отец до сих пор не расплатился за починку двери в подъезде.
— У тебя была типичная мелкобуржуазная реакция, — объявил Марк. — Твоим родителям она, может, и была неприятна. Но твой класс доволен твоей реакцией. Теперь ты самостоятельна до мозга костей.
— Ну, не знаю, — сказала Маргарита. — Какая уж я самостоятельная.
— Ты загребаешь кучу денег. Твой класс тобой гордится. Ты деловая. Ты теперь ценный член общества.
— Ну ладно. Вот ты такой умный, — сказала Маргарита, — что бы ты делал на моем месте?
— Мы пробуем свои силы, мы хотим, чтоб больше никто никого не использовал в своих целях, мы хотим помешать другим использовать нас. Господа станут нашими рабами. В известном смысле слова, — уточнил он.
— Что ж, благословляю, — сказала Маргарита.
— А вы паразиты. Ничем иным вы не можете и не хотите быть. И ваше сочувствие недорого стоит. Мы предоставим вашему поколению мирно умирать.
— Спасибо, — сказала Маргарита. — Примерно о том же мы и сами хлопочем.
— Вы ведь, если разобраться, страшнейшие преступники. Неужели ты сама не видишь? Наворотили, сами не понимаете чего.
Маргарита слила воду с картошки.
— Ну а где ты невинных сыщешь? — сказала она. — Только не воображай, что я сейчас же побегу к ним примыкать.
Какой у Марка большой кадык.
— Нет, мы не невинные, — сказал он. — Но мы сознаем свою вину, и мы знаем, что, если не будем держать ухо востро, на нас станут ездить. Мы несправедливые, сами знаем. Но так будет справедливей. Тут идеи, понимаешь.
— Марк, — сказала Маргарита, очищая картофелину, — тебе надо решить одну вещь. Можно будет, если отец умрет, использовать его почки для пересадки? Главный врач спрашивал.
— Нет, — сказал он. — Знаю, кого они там спасают. Многоуважаемых паразитов. Не желаю их спасать. Пусть подыхают.
— Ты серьезно?
— Да, — сказал он. — Серьезно.
— Человек же все равно человек, — сказала она. — Ведь верно?
— Все частные лица — преступники, всякая частная жизнь — преступление, — объявил он и хотел было распространиться.
— О, — сказала она, — теперь я понимаю, почему у тебя нет аппетита.
Он мерил кухню шагами. Она накрыла на стол, поставила пиво.
— Поедим? — сказала она.
Он сел напротив. Оба мешкали.
— Ну, застольной молитвы не будет, — сказала она. — Так что накладывай себе.
Она ничего не стала прибавлять.
Трапеза была немногословная. Марк предпочел бы саговую кашу.
— Ты очень милый, — сказала Маргарита, когда они перешли к ананасу. — Но на отца ни капли не похож.
Ананас Марку, по-видимому, исключительно понравился.
— Не подумай, что я вмешиваюсь, — сказала Маргарита. — Но если б ты проведал отца, ты мог бы и с главным врачом поговорить.
— У меня и в мыслях нет туда идти, — сказал он. — Я не поклоняюсь духам предков.
— Загадочное молодое поколение, — сказала Маргарита. — Чего только не напихано в одну голову! Но я тебя понимаю. Что ж, не ходи. Закаляй характер.
Она уже мыла посуду. Он собрал тарелки со стола и передал ей, взял полотенце и вытирал посуду. Потом, пока она мыла руки в ванной, он подмел кухню.
— Кому-то надо это делать, — объяснил он в ответ на ее изумление. — Нас больше сорока человек живет одной семьей.
— Тут кое-кто придет, — сказала она. — Даже скоро. Но ты можешь уйти, когда захочешь, я же тебя знаю. Это в общем-то Роза с дочерью, Альва ее зовут, не помнишь? Альве теперь четырнадцать. У нее был детский паралич, она не ходит. Может, и Конни зайдет. Наверное, это идиотство, что я назвала полный дом гостей, но, честно говоря, я не знала, о чем говорить с тобой и с твоим дядей.
Марк уселся с книжкой и был углублен в чтение, когда Маргарита открыла Розе с Альвой. Альва была в колясочке. Маргарита нашла, что Роза прекрасно выглядит.
Роза пустилась было в подробные воспоминания о том, какой был Марк десять-пятнадцать лет назад, но тотчас осеклась, заметя, что он глядит в сторону и вспоминать ничего не хочет.
— Ты знаешь, как он нас всех честит? — спросила Розу Маргарита. — Паразитами и преступниками. Все частные лица — преступники.
Роза посмотрела на него, в нем была суровость поздних святых.
— Может, он и прав, — сказала она.
— Не думайте, что вас оправдывает, если вы это осознаете. — И Марк, не смягчая взгляда, посмотрел ей в лицо.
Роза не нашлась с ответом.
— А что, не осознавать — лучше? — спросила Альва, вкатываясь из прихожей, где причесывалась.
— В известном смысле, — сказал Марк и окинул глазами колясочку.
— Пощады нет? — спросила Альва и подтянулась на стульчике.
— Сейчас, — сказал он, — сейчас нет. Вот позже, когда невозможны станут недоразумения…
Маргарите удалось прорваться:
— Я свинья, Роза, мне надо ехать за Оле, к поезду. Мы будем через сорок минут, максимум час. Ничего?
— Конечно, ничего.
— Конни занят, — сказала Роза.
Роза довела Маргариту до машины.
— А что, Маргарита, это правда, что ему, может быть, лучше, что он, может быть, выживет?
Маргарита кивнула.
— И ты не рада?
— Нет, почему, — сказала Маргарита и села за руль.
Роза скрылась в дверях.
Неужели, неужели так оно и будет?..
Маргарита встретила Оле уже на выходе с перрона. Поезд пришел раньше времени.
— Маргарита, — сказал Оле.
— Мы можем теперь же поехать в больницу, — сказала Маргарита. — Я там договорилась.
— Очень хорошо, — сказал Оле. — Я ведь затем и приехал.
Помощник привратника, на сей раз облеченный полнотой власти, с почестями пропустил их. Они прошли асфальтовым двором, потом по лестнице. Навстречу им спускалась женщина.
— Я ее знаю, — сказал Оле.
Женщина быстро поглядела на Оле, на Маргариту. И быстро прошла, оправляя на волосах косынку.
— Я, кажется, тоже знаю, кто это, — сказала Маргарита.
— Она политикой занимается, — сказал Оле. — Но я ее помню по давним временам, может, еще по студенческим.
— К Лео Грею сейчас заходила дама? — спросила Маргарита у дежурного.
— Нет, я ее не пустил, хоть вроде она с главным врачом договорилась. Мне ни в коем случае не разрешено пускать.
Они немного постояли в палате Лео и помолчали.
— Мама говорила, он был очень тихий ребенок, — сказал Оле уже во дворе. — И сейчас лежит, как ребенок.
Возле машины Маргарита сказала:
— Скажи, Оле. Кто кому нужней: ребенок матери или мать ребенку?
— Одинаково, — сказал он.
— Оптимист. По-моему, мать ребенку нужней.
— Вопрос в том, — говорила она за рулем, — разумно ли оставлять Лео в живых. По-моему, неразумно. Но что тогда разумно? И что мне остается? И выходит, лишних на свете нет, хоть неразумных жизней сколько угодно.
— Может, это все и тебе пойдет на пользу, — сказал Оле.
— Вот уж это мне безразлично, — сказала Маргарита. — Но ты мог бы и
