в холодильнике что понравится.
Пицца вполне удалась, и вскоре от нее остались только воспоминания и аромат на кухне. Энлилю достались кусочки сыра и ветчины.
— Теперь в хостеле работаю, — сообщила Инга. Она немного порозовела — спасибо пицце, но общее уныние никуда не делось.
— Это я знаю. А что тебя так расстраивает? Работа тяжелая? К тебе плохо относятся?
— Все как будто нормально. Но она беспросветная. Каждый день одно и то же. Так вообще забуду все, чему училась, а диплом останется только в рамку на стену повесить. Чтоб внуки любовались.
— Подожди отчаиваться. Вот увидишь, работа в хостеле может привести тебя туда, куда ты стремишься.
— Ну это вряд ли. Я этот хостел нашла совершенно случайно.
— Именно случайности и придают нашей жизни прелесть и остроту, — улыбнулся Николай Евграфович.
Глава 19. Энлиль и Гентский алтарь
Два часа ночи. Спать хотелось смертельно, так бы и прикорнуть на диванчике, но Инга стоически клевала носом за стойкой ресепшена. Она гнала от себя всякие мысли о диване, ибо даже коротусенький сон на нем мог стоить ей и этого места работы.
Господи, еще пять часов! Как назло, в хостеле убаюкивающе тихо: никто поспешно не просит вызвать такси до аэропорта, не бежит к выходу и не застревает впопыхах с чемоданом в дверях, никто даже не громыхает на кухне сковородкой, возжаждав позднего ужина.
Но, как выяснилось, Инга собралась возроптать на отсутствие движений совершенно напрасно. Послышались неуверенные шаги: кто-то спускался по лестнице. И перед стойкой возник мужчина, высокий, худой, если не сказать костлявый, с орлиным носом, выданным ему природой по ошибке, ибо в облике его ничего орлиного не было, и со светлыми волосами местами до плеч. В руках он держал холщевую сумку.
Он потоптался у стойки, вздохнул и произнес, словно последнее желание перед казнью:
— У вас нет большого пакета для мусора? Лучше черного.
— Сейчас посмотрю. Обязательно черный? Синий не подойдет?
— Лучше черный, — уныло повторил свою просьбу мужчина.
«Надеюсь ему не для трупа нужно?» — мелькнула тревожная мысль. Спать больше не хотелось. Инга отправилась к хозяйственному шкафу, соображая по дороге, звонить ли владельцу хостела или сразу в полицию, и как бы выяснить, зачем ему большой черный мешок среди ночи. Черный пакет нашелся.
— Спасибо, — вежливо поблагодарил мужчина. — Мне для трупа нужно.
Инга почувствовала, как кровь прилила к голове, а сердце остановилось.
— А вам одного пакета хватит?
Зачем она это спросила? Ах, ну да: она отправится за вторым пакетом, вызовет полицию, будет рыться в шкафу, якобы в поисках пластикового мешка, и выйграет время.
— Хватит, — на этот раз решительно сказал мужчина.
Он взял пакет, уселся на диваничик, вынул из холщевой сумки объемистую стопку бумаг и бухнул ее на столик, потом развернул мешок и принялся рвать бумаги на мелкие клочки и бросать в пакет.
— Ничего, что я здесь расположился? В комнате я бы мешал спать.
— Да нет, пожалуйста. Может, вам кофе сделать?
Инга была почти счастлива, что ситуация разрешилась столь мирно: всего-то навсего человек решил избавиться от бумаг. Но почему начало было столь трагическим, и почему приспичило этим заниматься ночью?
Инга приготовила кофе и себе и с двумя стаканчиками приблизилась к месту трагического уничтожения таинственных бумаг. В основном это были листы с распечатанным текстом, но на некоторых виделись какие-то цветные изображения. Инге показалсь что-то знакомое. Не может быть! Гентский алтарь[15]! Она вспомнила, с каким восхищением слушала лекцию об этом живописном чуде и потом хотела блеснуть своими познаниями на экзамене. Но преподаватель понял, что эту тему она знает, и сухо сказал: «Достаточно, Можете отвечать на следующий вопрос».
Заинтригованная она поставила перед мужчиной пластиковый стакан с кофе и тоже присела на диван.
— Можно спросить, что вы рвете?
— Это труп. Труп моей диссертации, — мужчина грустно усмехнулся.
— Сегодня была зашита?
— Нет, слава богу до этого не дошло. Предварительное обсуждение. Думал закончить в этом году. Но теперь уже не закончу никогда, — и он с остервенением разорвал очередную порцию листочков и швырнул в пакет.
— Это ведь Гентский алтарь, если не ошибаюсь? Вы о Ван Эйке писали?
— И о нем тоже. Да что теперь говорить? Все мои размышления, идеи оказались неприемлемыми. Все раскритиковали.
— А что за идеи? — Инге стало жаль этого человека, и действительно заинтересовало, что еще нового он мог написать о всемирно известном алтаре, о котором написаны горы исследований.
— Это уже не важно.
— Почему? Если их не приняли на вашем вчерашнем заседании, это вовсе не значит, что они не будут интересны другим людям. Может быть дело вовсе не в идеях, а в том, что вы их изложили в неправильном месте?
Мужчина продолжал рвать страницы, уничтожая свой труд, но стал делать это медленнее.
— Вы думаете? Вы действительно полагаете, что мои идеи могут быть интересны?
— Конечно. Свет клином не сошелся на этом вашем собрании. А о чем идет речь в диссертации?
— Видите ли, меня всегда привлекала многослойность и парадоксальные соприкосновения в искусстве. Искусство народов, далеких друг от друга и географически и по времени, может неожиданным образом перекликаться. Например, оконная роза в готических храмах и буддистская мандала, старинные индийские фонарики и русские лампады. А когда наш мозг сталкивается с похожими предметами с совершенно разным смыслом, он сначала буксует, а потом может уразуметь, что реальность как торт «наполеон» который, как известно, имеет 256 слоев.
— Любопытно. И что же с алтарем? Что не понравилось ученому собранию?
— А то, что сопоставил идею поклонения Агнцу и буддистскую космологию.
— Ничего себе! И какая тут связь?
— Ну разве не видно? — изумился мужина. — Все же лежит на поверхности. В буддизме миры исчезают и появляются вновь. В христианстве мир вроде бы создан раз и навсегда. Но это только на первый взгляд. У Ван Эйка, посмотрите, ягненок, символизирующий, как известно, мистическое возрождение, рядом с ним фонтан, вода падает на землю и возрождает растения. А сам алтарь? — торопливо и несколько сбивчиво продолжал мужчина, — Сцена Благовещения? Она как бы застывшая, а через окно виден город, там бурлит жизнь. А когда распахиваются створки, открывается вид на огромную поляну с массой людей. Их внимание сосредоточено на ягненке, ни один не смотрит, что за границами поляны. А там видны бышни и шпили чудесного города, еще дальше в сине-фиолетовой дымке, как другие миры, просматриваются река, леса, горы. То есть реальность многоуровневая, она может открываться человеку в своей бесконечной глубине.
— Но чтоб увидеть это, нужно открыть
