– А что у нас сегодня по телевизору?
– «Ундина»,– ответила супруга.
– А ты знаешь, как по-другому называется этот гениальный сериал?
– Не знаю…
– «Чудила», причём, имеется в виду Таранов!
– Ну, ты скажешь тоже! Такой приличный артист, а ты его…
– Не его, а его дебильную роль! Я, конечно, понимаю, что есть все, хотят, но не до такой же степени!
Юлия Харлампиевна внимательно посмотрела на мужа, словно видела его впервые, или после долгой, многолетней разлуки, успев подзабыть, как он выглядел в первоисточнике:
– Что-то ты, Вань, странный сегодня какой-то… И говоришь как-то не так, как всегда… Тебя будто подменили.
– Никто меня не подменял. Просто надоели эти сопли про любовь, и про то, как надо правильно кормить дельфинов. Жуют-жуют, одно и то же… Но самое главное, мать, ни в этом.
– А в чём? – супруга вздохнула, понимая, что спокойно посмотреть сериал ей сегодня не удастся.
– А в том, что у них ТАМ все не живут, а как сыр в масле катаются.
– Ну не спорю, все в этом фильме живут зажиточно, только в чём криминал-то?
– Слушай, мать, мы с тобой всю жизнь пахали, как проклятые, так?
– Ну?
– Загну. А что мы с тобой заработали? Наша квартира хоть как-то похожа хотя бы на яхту Таранова?
– Ну, он же это… олигарх.
– А что это значит, ты знаешь?
– Ну, в общем…
– Вот-вот, «в общем». Неизвестно как к нему пришли эти капиталы, может, он бандюганом начинал, по молодости ещё, а в результате…
– Да ладно тебе…
– Конечно! Я что-то кроме болячек ничего не заработал! А смотри, как живёт этот мент, ну муж, этой, с дурацким именем, хрен вышепчешь…как его… Беаты, во!
– Милиционер, как милиционер, прям, не знаю, чего ты к нему прицепился!
– Прицепился? А ты не догадываешься, почему? Ты его квартирку видела? А сколько мент зарабатывает, ты знаешь? На эти деньги можно только с хлеба на воду перебиваться! Значит, какой вывод напрашивается?
– Какой?
– Взятки он берёт, вот какой! А эти две клушки? Фотосалон, видите ли у них! Да они по две фотокарточки в неделю печатают, а на что его содержат, мне лично, непонятно!
– Отец!
– Ну?
– Загну. Чего ты так сегодня на всех взъелся?
– Эти – ещё не все. И потом, надоели они все до изжоги, лучше рекламу про «Комет» смотреть.
– Чем же?
– Тем, что она короче, хотя повторяют часто…
Юлия Харлампиевна, близоруко прищурившись, спросила мужа:
– Хорошо, если телевизор не смотреть, чего делать-то будем?
Иван пожал плечами:
– Хотя бы тем, чем занимались сегодня дважды…
Юлия Харлампиевна покачала головой:
– Ну, ты даёшь, отец! Прямо и не верится! Бывает же такое…
Они заснули под утро, уставшие и довольные собой.
––
Проснулся Иван Порфирьевич, по своему обыкновению, в пять утра. С трудом, перевернувшись на другой бок, обнаружил спящую рядом жену.
«Что за хрень, ведь Юлька уже столько лет на соседней койке… А, ну да, мы, кажется, вчера койки вместе сдвинули. Только вот зачем? А, ну известно, зачем. Чтоб, как говориться, всегда под рукой, тоись, под боком… Ох, суставы-то дают прикурить… Простата, зараза… пойду в туалет, а то, не ровён час…»
С трудом, поднявшись с кровати, Иван Порфирьевич, на ощупь, ногами, нашёл тапочки и пошлёпал, точнее, пошаркал в туалет. Выходя из совмещенного санузла, ненароком глянул в зеркало. На него смотрело небритое лицо старика, изнурённое болезнями и жизненными ударами в различные органы и части тела. Иван Порфирьевич, с последней надеждой раскрыл рот, желая увидеть здоровые зубы, посланные ему вчера неизвестно кем, как и здоровье, вместе с тридцатипятилетним возрастом. У Ивана Порфирьевича из глаз потекли слёзы: вместо зубов – воспалённые, кровоточащие дёсны…
– Конец чуду, Ваня… Верно в Библии сказано: «Как скажешь, так и будет». Не денёк надо было просить во сне у Золотой Рыбки… И спалил ты его неизвестно на что…
Так, в болезнях, дурных мыслях и лёжки в больницах, прошло почти девять месяцев. Иван Порфирьевич угасал с каждым днём, понимая, что осталось жить ему совсем немного. Он часто плакал, глядя в белый потолок своей спальни, вставая с кровати, последнее время, только по крайней необходимости. Впрочем, «крайнюю необходимость» ему, зачастую, заменяла банальная медицинская утка.
Иван Порфирьевич, последнее время, словно перелистывая страницы прожитой жизни, пытался анализировать, что он делал правильно, а что нет. Это казалось странным, но почему-то он вспоминал не детство, ни юность, ни армию, службой в которой он очень гордился, ни работу, ни похождения своей «боевой» юности. Он вспоминал тот день, когда дряхлеющий старик вновь обрёл радость жизни. Ненадолго, только на один день.… Не верь после этого в чудеса!
––
Дождливым осенним днём, Иван Порфирьевич тихо умер, не простившись с женой. О детях, внуках и речи нет – они занимались своими делами, правда, чувствуя, что отец скоро отойдёт в мир иной, стали чаще звонить.
Юлия Харлампиевна, войдя в спальню к мужу, уронила стакан с водой и таблетки. По щекам текли слёзы.
– Как же я без тебя теперь, Ванюша?
––
– Ой! – испуганно вздрогнула Тоня. —Кажется, начинается! —она, сидя на диване перед телевизором, дотянулась до телефона, вызвала «скорую».
––
– Имя-то мальчику придумала? —спросила Тоню подруга.
Та кивнула:
– Иваном назову.
Подруга снисходительно улыбнулась.
«Щас модно колхозные имена давать»,– подумала она, напрочь забыв, что её детство прошло в совхозе, на молочной ферме.
– Отец-то кто?
– Не знаю…
– То есть как?
– Нет, я его знала, да только один день… Не представляешь, какой это мужик, во всех отношениях мужик. Только вот…
– Что?
– Только вот в кои то веки подвернулся человек хороший… не видела я его больше, а почему – не знаю… Отпугнула я его, наверное, первая накинулась, ещё в прихожей… Идиотка безмозглая… Эдуардом его зовут. Хотя знаешь, не подходит ему имя это. Не его оно.
Подруга, продолжая снисходительно улыбаться, мысленно ставила в пример себя, замужнюю женщину с двумя детьми, сумевшую в своё время захомутать красавца с квартирой, дачей, машиной и состоятельными родителями.
– Чего нового у нас во дворе? – спросила Тоня, уходя от больной темы.
