— нельзя?
— Самые впечатлительные наши уже сбиваются в группы. Одаренные нанимают охрану, потому что, если приставить милиционеров ко всем, ловить преступников будет некому. Но я как никто знаю: если тебя заказали профессионалу, твоя смерть — дело времени. Если не достанут на ближней дистанции, то снайперская винтовка бьет на многие сотни метров.
— Хотя бы одного исполнителя взять, — вздохнул я и подумал о Кардинале, возможно, он смог бы размотать этот клубок.
— Вообще ничего! — развела руками она.
— Скорее всего исполнителей уже нет в живых. Но засада в том, что нет и трупов простых людей, чьи смерти выглядели бы естественными.
— А если действовали не киллеры? Если — маньяк из наших? Ну, или группа лиц.
Я вспомнил паутину, что рисовал Кардинал, обозначая связи нескольких человек, если ему дать в разработку эту ситуацию, людей будут десятки. Это на месяцы работы, и бесплатно ее Кардинал не сделает. Интересно, сколько он запросит, и будет ли результат? В конце концов, чем больше людей в разработке, тем выше вероятность, что засветятся одни и те же лица.
И тут меня осенило.
— Парень, который покончил жизнь самоубийством. Мне нужны все его контакты за последнее время. Встречи, телефонные звонки, проблемные родственники, ведь близкие — те, через кого можно надавить.
— Ничего, — вздохнула она.
— Ментов потрясти, которые могли что-то на него нарыть и шантажировать.
— Потрясли. Глухо.
— Есть ли одаренные, способные ставить блоки на мысли простых смертных?
— Есть суггесторы, способные просто заставить забыть. Даже если возьмем мента, который был под воздействием, он вряд ли что-то вспомнит.
— Значит, перетрясти суггесторов.
Семерка прищурилась и сказала:
— В БР работают не идиоты. Все это сделано по нескольку раз.
Я помассировал виски.
— Как думаешь, есть ли у этих убийств конкретная цель? Истребить всех? Убить определенных лиц, которые мешают какому-то проекту? Или простые люди скооперировались, чтобы уничтожить тех, кто сильнее них? Так сказать, превентивно, как Ирод — младенцев?
— Про младенцев обидно было, — криво усмехнулась Семерка.
Ее правая голень, которую хотели ампутировать, сейчас выглядела, как левая: слегка покрасневшая, немного отекшая, но все в пределах нормы. Чудесного исцеления не наступило, просто стабилизировалось состояние, но оно и к лучшему: никто ничего не заподозрил.
Жаль, у меня нет доступа к информации об убийствах. Казалось, что именно я найду зацепку, но это была иллюзия. Так, когда заедает замок, каждому кажется, что именно он откроет дверь, и ключ переходит из рук в руки, но в итоге все равно приходится менять механизм.
— Если бы тебя попытались прихлопнуть, — сказала Семерка, — то круг подозреваемых сузился бы до нескольких человек.
— И не надейся, — отшутился я. — И все-таки. Мне нужна информация по самоубийце. Родственники, контакты. Что сработало один раз, может сработать и во второй. Ну и информация по остальным погибшим. Сделаешь?
— Саша, ты такой хороший и такой наивный! — покачала головой она.
— Так сделаешь, или Тирликас тоже может?
— Распоряжусь, чтобы сделали, — кивнула она.
Воцарилось молчание. Нарушила его Семерка, сменив тему:
— Я от безделья стала ваш долбанный футбол смотреть. Короче, Саня, ты красавчик. — Она устало зевнула и хрипнула кричалку наших болел: — «Знает и она, и он, что «Титан» наш чемпион!» Вы ж теперь пятнадцатого с Симферополем играете?
— С «Таврией», да, — улыбнулся я. — К нам приедут.
— Порвете? — спросила она уже устало, глянула на глушилку, стоящую на кровати.
— А куда деваться? — улыбнулся я.
Семерка закрыла глаза и прошептала:
— Раньше казалось, что счастье — власть, признание коллег, крутая тачка, друзья… А теперь вдруг стало ясно, что я все это готова отдать за то, чтобы ходить на своих двоих. Я счастлива, Саша! Мы не понимаем, как счастливы, пока не начинаем терять то, что имеем.
Вспомнилось заключение в СИЗО, и как я жадно пялился в окошко автозака, когда меня возили на допросы.
— Как ты точно сказала.
У меня заиграл телефон — «Пробил час, не остановишь нас», и Семерка стала танцевать в кровати без участия ног: махала руками, трясла головой. Потом просто упала и замерла,
Я ответил на звонок Микроба.
— Ты где? — Голос его казался взволнованным.
Сердце кольнула тревога, но быстро отпустила: о нем-то никто, кроме Тирликаса, не знает.
— В больнице у знакомой. В первой городской.
— Заехать за тобой?
И все-таки что-то случилось, чувствуется — не хочет говорить по телефону.
— Давай. Когда ждать?
— Минут через десять у ворот.
— Только не гони.
— Гони, Валентина, гони! — донеслось прежде, чем он отключился.
Попрощавшись с Семеркой, которая все силы потратила на разговор со мной и еле ворочала языком, я вышел в больничный двор, больше напоминающий огромный зеленый парк. Прежде, чем идти дальше, огляделся — чисто инстинктивно. Любой бы на моем месте начал бы оглядываться.
Никого. Ветер шелестит подсохшими августовскими листьями. Пробежала мелкая дворняга, села, почесала за ухом. Сунув руки в карманы, я торопливо направился вдоль пустых скамеек.
Самое противное время суток — так называемая куриная слепота, когда водителям сложнее всего ориентироваться на дорогах…
Свет резанул по глазам — я инстинктивно вскинул руку и выругался. Это просто-напросто включили фонари, отчего в кустах залегли черные тени.
Естественно, никто на меня не напал, я благополучно добрался до ворот, вышел в калитку, и тут же, рокоча мотором, подъехал байк Микроба — солидный такой, почти «Харлей», но «Урал», честно заработанный превосходной игрой. Микроб достал из багажника шлем, молча протянул мне.
— Что случилось? — спросил я.
Его перекосило, но он ответил:
— Лерку видел. Сосалась с каким-то чертом.
— Тебя не отпустило еще? — спросил я, не спеша усаживаться.
— Ненавижу! — процедил он, и на меня словно из загробного мира дохнуло холодом. — Так и хотелось на скорости в них врезаться, еле сдержался, ведь мог не убить, а чуть помять.
Вспомнилось: «Маленькие собачки такие злые, потому что они концентрированные». Раньше и подумать не мог, что Федор умеет так ненавидеть. Хотелось сказать: «Забей», но я знал, что, когда человек в раздрае, то это «забей» или того хуже «успокойся» распалит его еще сильнее.
— Не буду, не переживай. Но хочется ударить в ответ. Хреново у меня со второй щекой. — Он не спешил трогаться, повернулся голову и спросил: — Вот ты что сделал бы, если бы Лизку с кем-то увидел?
Я пожал плечами.
— Без понятия. Я ее вычеркнул из жизни. Да, я могу ей подгадить, но что бы ни сделал, наврежу в первую очередь себе.
— А мне хочется отомстить. Понимаю, блажь, но так хочется!
Он завел мотор, я надел шлем, и мы покатили по городу, который начал зажигать огни. Все-таки
