восстанавливать телесную крепость, залечивать раны, но ни одного из своих пациентов, клянусь Стиксом36 (клятвой, которой и боги трепещут), вам не сделать истинно здоровым — ни одного вам не спасти. Приготовьтесь к этому! Ибо не быть здравым тому человеку, у кого недужен основополагающий элемент, средоточие — дух, или же — разум (что лично для меня — unitum («едино»)). «Mens sana in corpore sano» («Здоровый дух в здоровом теле»).
Смертен дух, бессмертен ли, — этого никто доподлинно не скажет; но то, что он доминирует над телом (по крайней мере по природному предусмотрению) и, пронизывая его вдоль и поперек, коррелирует собой все атомы, — это можно утверждать наверняка (хотя бы ввиду того, что разные по характеру разумения люди по-разному ощущают одну и ту же боль и по-разному переносят аналогичные тяготы, а равно в различной степени наслаждаются удовольствиями). Врач лечит тело, но cura animarum («попечение о душах») вне его компетенции. Меж тем все вожделения, неумеренное пристрастие к коим является наиболее частым фактором соматических нарушений (ведь не смерть же убивает, а жизнь), повинуются душе… Предпишите пациенту существенно снизить количество потребляемой пищи, чтобы вся витальная энергия не расточалась на переваривание, чтобы не задыхаться под весом собственной туши: «Gula punit gulax» («Обжорство карает обжору»); предпишите отказ от алкоголя и курения, каковые — contra naturam («вопреки природе») — сбивают механизм организма с естественного ритма и непоправимо его коррозируют, тем самым подвергая деградации эффективность церебральных процессов и перцептивных способностей; предпишите больше отдаваться благотворному досугу и размеренному покою, вместо того чтобы бешено кутить и буйствовать (да так, клянусь Бромием, что и сатиры37 устыдились бы); предпишите спать ночью, а не при свете дня, и non ultra («не свыше») восьми-девяти часов, а не по двенадцать-четырнадцать; per et magnam («в общем и целом»), предпишите соблюдать во всем меру и не опрокидывать поставленный природой барьер необходимого: «Abstine et sustine» («Воздерживайся и терпи») (ибо как говорится: «Ничто не бывает подобающим наперекор Минерве»38). Станет пациент вас слушаться? Станет исправно исполнять ваши наказы? Может, и станет, ежели ему очень уж худо, да и то совсем не факт (привычка тем сильна, что становится натурой); а лишь чуть окрепнет — придет, так сказать, в себя, — тотчас отринет все то, что принесло ему желанное исцеление, будто бы впредь обрел неуязвимость, и de novo («вновь») занырнет в родимую яму разнузданности (вымытая свинья, по известной пословице, спешит в грязи изваляться), покуда Харибда39 сия окончательно его не сокрушит… Подвох в том, что если телесные заболевания заставляют прочувствовать превосходство здоровья, каковые заболевания есть ощутимый недостаток оного, то вот недуги души, симптомом коих обычно служит преизбыток, находя мнимое удовлетворение в эксцессах, тому не способствуют («Diligite inimicos vestros» («Возлюбите врагов своих»)), — и только здравомыслящий — in aliis verbis («иначе говоря»), добродетельный — разумеет собственное превосходство против разлагающей немощи безрассудства, — ибо кривое познается посредством прямого… Ergo, вы будете исправлять следствия, но не причины. «А что пользы рубить ветви сорных зарослей, оставляя в недрах коренья?»
Сродни Кассандре40 будете вы изрекать роковые пророчества, которым никто не захочет верить: люди, ut regulae («как правило»), не желают исцеления, а желают только приучиться сносно существовать со своими болячками. Коль же возьметесь нотации читать, вам не словом, так делом, не сомневайтесь, возразят: «Ne sutor ultra crepidam!»41 («Да не судит башмачник выше сандалии!») Извольте, дабы указывать, как жить, есть у нас политики и клирики: первые диктуют нам послушание закону гражданскому, вторые — божьему, — «Labora et ora» («Трудись и молись»), — в этом и состоит, значит, людская нравственность (ибо прежде всего мы — граждане и христиане); вы ж, сеньор доктор, нам в свой черед потребны, чтобы радеть не о том, как жить и благоденствовать (ведь кто ж обращается к врачу, будучи в здравии?), а о том, как не мучиться и не умереть, — поелику одно с другим (то бишь жизнь и смерть), на наш взгляд, не взаимосвязано, но напротив же — взаимоисключающе». Вот вам обывательская парадигма во всей своей узколобости — argumentum ad populum («аргумент к народу» — большинство всегда право). «Homo sum et nihil humani alienum puto!» («Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо!») — гордо провозглашают сии самоистязатели. Могильный памятник Сарданапала, хлопающего в ладоши42, — их кумир. На вас же они, поверьте, будут взирать, как на того, кто, вопреки поговорке, заводит речь о веревке в доме повешенного. И вам, клянусь собакой43, придется пристальнейшим образом надзирать за своими пациентами, допрашивать с не меньшей проницательностью, какая требуется следователю, ибо нередко они будут бессовестно лгать вам в глаза, что-де всецело повинуются врачебным предписаниям, и, коли вы их, которым подавай «Быстро, приятно, надежно»44, вовремя не уличите, по собственной нерадивости погибать. А кого станете вы винить? Их? Нет. Себя. Исключительно себя. Точно отец, не уследивший за младенцем. И никакие сентенции вроде: «Медицинское искусство состоит из трех компонент: болезнь, больной, врач. Больной обязан противостоять болезни совместно с врачом», — не утешат вас… Secundum eundem modum («в связи с этим») вспоминается рассказ Плутарха об Эпаминонде45, который в разгар всеобщего празднества уединенно прохаживался, хмурый и задумчивый, и, кем-то замеченный, на вопрос, что он делает в глухом одиночестве, ответил: «Думаю. Дабы вы могли развлекаться и ни о чем не думать»…
Между тем такому человеку, как, скажем, Катон Утический46 — стойкому, воздержному, словом, что называется, праведному — врач нужен разве что при критической ситуации; в остальных же случаях он перебарывает недуги (как правило, редкие и легкие) sui juris («самостоятельно»), правомерно полагаясь на мощь закаленного тела и тонкую координацию со своим организмом… Но, — crede experto («верьте эксперту»), — подобного, обладающего fortitudo moralis («нравственной доблестью»), человека, клянусь неприкосновенной бородой Эль Сида47, днем с огнем не сыщешь, в то время как: «Stultorum infinitus est numerus» («Число глупцов бесконечно»).
Знать о благе и знать благо (то есть резонно направлять волю к оному) — не одно и то же. Всякий нищий духом сознает (ежели он вообще что-либо сознает), что при приложении некоторых усилий вполне доступно таковым не быть, — но не испытывая к сему, ввиду тех или иных факторов, деятельного побуждения (словом, ставя низшие побуждения над высшими), он и не стремится к улучшению своего плачевного положения (только-то, коль казус не вконец безнадежен, бесперечь себе каркает: cras-cras! («завтра, завтра!»)) То бишь: «Video meliora proboque, deteriora
