Ознакомительная версия. Доступно 75 страниц из 373
Советом руководил узкий круг лиц из числа лидеров меньшевиков и эсеров, представлявших команду мечты российского социализма, который в те дни обозначался понятием «демократия».
Керенский формально по-прежнему входил в президиум Исполкома Петросовета, но мало кто его там видел. Лидер меньшевиков Церетели утверждал: «Идейно он был близок не к социалистической среде, а к той демократической интеллигенции, которая держалась на грани между социалистической и чисто буржуазной демократией… Он хотел быть надпартийной, общенациональной фигурой… В исполнительном комитете его не считали вполне своим. Он любил эффектные жесты, показывающие его независимость от организации, к которой он номинально принадлежал»[157].
В повседневной деятельности Исполкома Петросовета в первые недели после Февраля ведущую роль играли почти исключительно меньшевики или полуменьшевики: Чхеидзе, Скобелев, Суханов, Стеклов, Гвоздев, Либер, Соколов.
Исполком возглавлял Чхеидзе, о котором восторженный отзыв оставил Чернов: «С ним росло ощущение прочности и политической ясности. И еще оставалось впечатление — благородной простоты, бывшей отсветом большого и подлинного внутреннего благородства. Стоя во главе Совета, Чхеидзе мог, если бы хотел, стать в центре Временного правительства революции: реальная власть была в руках Совета… Быть может, властебоязнь была тогда недостатком… Николай Семенович с виду был порой хмур и суров. Но из-под его густо насупленных бровей часто сверкала вспышечка-молния добродушной — нет это не то слово, не «добродушной», а доброй и душевной улыбки. А иногда оттуда выглядывал и лукавый бесенок иронии»[158]. Станкевич, давший характеристики всему ареопагу советских лидеров, тоже отмечал, что Чхеидзе не был лидером революционного типа: «Незаменимый, энергичный, находчивый и остроумный председатель, но именно только председатель, а не руководитель Совета и Комитета: он лишь оформлял случайный материал, но не давал содержания. Впрочем, он был нездоров и потрясен горем — смертью сына. Я часто улавливал, как он сидел на заседании, устремив с застывшим напряжением глаза вперед, ничего не видя, не слыша».
Заместителем Чхеидзе был Скобелев, «всегда оживленный, бодрый, словно притворявшийся серьезным. Но Скобелева редко можно было видеть в Комитете, так как ему приходилось очень часто разъезжать для тушения слишком разгоревшейся революции в Кронштадте, Свеаборге, Выборге, Ревеле»[159].
Суханов (Гиммер) был сыном обедневшего дворянина и акушерки, его семейная драма вдохновила Льва Толстого написать «Живой труп». Покинутый родителями, Суханов воспитывался у дальних родственников. Окончив гимназию, отправился в Париж — учиться в Русской высшей школе общественных наук, а затем стал студентом историко-филологического факультета Московского университета. За принадлежность в эсеровской организации провел полтора года в Таганке, вышел в разгар революционных боев 1905 года, после которых скрывался в Швейцарии. В 1909 вернулся в Московский университет, но вскоре загремел на три года в ссылку в Архангельскую губернию. Его политические взгляды были нелегко определить. В годы войны Суханов принадлежал к внефракционным социал-демократам, но, по его собственным словам, «был связан в силу личных знакомств и деловых сношений, со многими, можно сказать со всеми социалистическими партиями и организациями Петербурга»[160]. Видный меньшевик Борис Иванович Николаевский считал, что Суханов «с меньшевизмом имел мало общего. До революции он вообще был социал-революционером, правда, занимая в их рядах весьма своеобразную позицию (его тогда называли «марксистообразным народником»)»[161]. Исключительно плодовитый публицист, он редактировал горьковский журнал «Современник» (ставший «Летописью») входил в литературную ложу Великого Востока народов России[162].
Ленин достаточно высоко оценивал Суханова, считая, что «это не худший, а один из лучших представителей мелкобуржуазной демократии»[163]. Но в Совете Суханов, «старавшийся руководить идейной стороной работ Комитета, но не умевший проводить свои стремления через суетливую и неряшливую технику собраний и заседаний», как-то терялся[164].
Одессит Борис Осипович Богданов, сын лесоторговца и выпускник Коммерческого училища, впервые был арестован за революционную деятельность в 1907 году. Он участвовал в создании легальных рабочих организаций, призывая пролетариат порвать «с бездельем подполья» и входить «в полосу действительно открытой общественной и политической деятельности»[165]. В годы войны был секретарем Рабочей группы при возглавлявшемся Гучковым ЦВПК. «Богданов, полная противоположность Суханову, сравнительно легкомысленно относившийся к большим принципиальным вопросам, но зато бодро барахтавшийся в груде деловой работы и организационных вопросов и терпеливее всех высиживавший на всех заседаниях солдатской секции Совета»[166]. Чхеидзе называл Богданова «рабочим волом Совета»[167].
Еще один выходец из зажиточной одесской семьи Стеклов (Овший Моисеевич Нахамкис) стал социал-демократом, едва его выгнали из гимназии, еще в 1893 году. Вскоре был сослан на десять лет в Якутскую область, откуда он сбежал за границу. Примкнул к большевикам, в 1905 году вернулся, был арестован на последнем — разогнанном — заседании Петербургского Совета рабочих депутатов. Затем опять за границей, где активно публиковался во всех большевистских печатных изданиях. Потом опять в России, где работал в секретариате социал-демократической фракции Госдумы. Потом опять за границей, преподавал в ленинской партийной школе в Лонжюмо. В годы войны Стеклов опять в России, где наконец получил высшее образование, в Киевском и Петербургском университетах. Формально он числился в рядах меньшевиков, но те его своим не считали, скорее, большевиком. Станкевичу в Совете Стеклов запомнился как человек, «изумлявший работоспособностью, умением пересиживать всех на заседаниях и, кроме того, редактировать советские «Известия» и упорно гнувший крайне левую, непримиримую или, вернее сказать, трусливо-революционную линию»[168]. Начальник контрразведки Петроградского военного округа Борис Владимирович Никитин задерживал Стеклова в июле 1917 года: «Нахамкес брюнет, громадного роста, выше меня, широкоплечий, грузный, с большими бакенбардами. Делаю несколько шагов в его сторону и сразу же начинаю жалеть, что двинулся с места: по мере того как я приближаюсь к нему, у меня все больше и больше начинает слагаться убеждение, что он никогда в жизни не брал ванны, а при дальнейшем приближении это убеждение переходит в полную уверенность»[169].
Ознакомительная версия. Доступно 75 страниц из 373
