– Я не могу пить. Я кормлю её грудью.
Его рука остановилась. Он обернулся, не глядя подхватил уже наполненный бокал и поднёс ко рту, опрокидывая разом. Не спуская взгляда, смотрел на нас, и в его левом глазу снова разгорался демонский огонёк безумия.
Испугавшись, я шагнула назад, к огню. Сейдж ухмыльнулся, отбросил бокал – тот растаял, не долетев до земли, и хищным пружинистым шагом повторил моё движение, снова оказываясь рядом.
– Почему ты остановила меня? – поймал меня за плечо, не давая отходить дальше. Притянул к себе, схватил и за другое, не обращая внимания на Алайну в моих объятиях. Смотрел Сейдж только на меня. – Почему не дала его убить? Он так дорог тебе? Ты кричала, что любишь меня, маленькая лгунья. Всё, чтобы сохранить жизнь своему любовнику?
Я покачала головой, чувствуя кожей его обжигающий взгляд. Вот сейчас он с глаз опустился ниже, прошёлся по носу, остановился на губах. Собственные губы Сейджа – чувственные, красивые, с небольшой складочкой с правой стороны – чуть приоткрылись, и в ответ на это движение что-то внутри меня откликнулось, томительно заныло, напоминая, с какой требовательной жадностью эти губы целовали меня ещё совсем недавно, несколько дней назад.
– Почему?! – Сейдж тряхнул меня.
– Дорог… – с трудом ответила я. – Но не он. Он нас похитил. Увёз без разрешения и собирался воспользоваться этим.
Сейдж глухо зарычал. Глаза полыхнули бирюзой.
– Так почему же ты остановила меня?!
– Не хотела, чтобы ты брал себе лишний грех на душу.
Он расхохотался. Откинул голову и хохотал вслух, громко и бесцеремонно. Алайна завозилась у меня на груди, вякнула что-то негодующее, и Сейдж замолчал, враз, словно отрезало. Снова впился в меня взглядом:
– Ты и правда дочь Рейборна? Не узнаю, откуда такая мягкотелость? Ты поступила глупо, остановив меня. Он не простит унижения.
– Как ты оказался там?.. – спросила я вместо того, чтобы оправдываться. Он был прав, я поступила не по отцовским заветам, которые гласили: «око за око, зуб за зуб». Но в последнее время, по-моему, и сам отец начал понимать ошибочность этих заветов.
– Ты звала меня.
Сейдж протянул руку и коснулся моей груди, того самого местечка на коже, которое чуть саднило, напоминая о его яростных поцелуях. Его пальцы отогнули кружево, тепло и щекотно коснулись груди.
– Я поставил на тебя метку. Ты моя, помни об этом. С кем бы ты ни уединилась, ты моя, и я найду тебя везде. Помни об этом, в следующий раз убегая от меня, – он насмешливо шевельнул бровью. А потом кивнул, подбородком указывая на Алайну: – Уложи её. Я хочу поговорить с тобой.
Уложить ребёнка, не желающего спать, вообще говоря, обычно было не так легко. Но как раз подошло время кормления, я устроилась на широкой постели, осторожно отогнув толстую, поросшую длинным волосом, блестящую от игры света в камине шкуру, и, прикрывшись волосами, дала Алайне грудь. Сейдж сначала ходил по комнате, пол чуть поскрипывал под его весом, потом ушёл, и я услышала его повелительно звучащий голос во внутреннем дворе.
Ох, надеюсь, с Фессой всё хорошо. Запоздалая тревога омрачила начавшее было уносить меня спокойствие. Хотя, возможно, было странно, что я вообще ощущала спокойствие – в полной власти непредсказуемого Сейджа, в этой мрачной берлоге, освещённой лишь огнём камина, оказавшись пропавшей для всего света, включая отца и бабушку.
«Хочу поговорить», сказал Сейдж, и это тоже настораживало. Но почему-то мне всё равно было спокойно здесь, в пахнущей Сейджем комнате, на постели без следа женского присутствия.
Хотя, возможно, он встречается с женщинами в более… романтичных местах. Ревность, как ядовитая змея, подняла голову. Конечно, он не жил этот год монахом. Если и не Мелина, то в его жизни хватало других женщин, я была в этом уверена. Но стоило начать об этом думать, как внутренности словно скручивались от глухой ревности, и я попыталась выкинуть любовные подвиги Сейджа из головы. Вредно, молоко испортится.
Вместо этого мысль снова вернулась к его запаху. Ядовитые адолеи… удивительно, но с момента нашей встречи сейчас, через год, я не чувствовала этого пугающего аромата. Даже только что, когда Сейдж вместе с Фараиту появился, чтобы спасти нас. Привыкла? Или же дело в другом?
Алайна наелась, начала отваливаться и закрывать глазки, и я уложила её на скользком шёлке, предварительно нагрев собственным телом. Она сразу свернулась клубочком, подложив маленькие ручки под щёчку. Я прикрыла её одеялом и умилённо смотрела, как она спит, когда на лестнице послышалась поступь Сейджа.
Он почему-то остановился на пороге, не проходя внутрь. Я вскинулась, поймала его взгляд: недобрый, какой-то мстительный, полный затаённого гнева. Похолодела: что ещё случилось.
Чтобы отвести его внимание от дочери, встала и пошла навстречу, внутренне замирая от страха.
Сейдж качнулся ко мне, обхватил руками мою голову – сильно, как тисками. Я не вырывалась, молча смотрела в его искажённое судорогой лицо, и постепенно оно разгладилось, хотя гнев так и не ушёл из глаз.
– Ты горевала, когда твой муж сдох? – спросил Сейдж яростным шёпотом, пристально следя за моей реакцией.
Я проглотила вставший в горле комок. Муж? Я вспомнила свои чувства, когда обнаружила пепелище на месте дома Сейджа, ужас, охвативший меня при мысли, что он погиб, что я больше никогда его не увижу и что всё это случилось по моей вине. А потом проблеск надежды, медленно затухающий вместе с каждым днём, когда Сейдж не появлялся.
Горевала ли я? О да, пожалуй что и горевала.
Сейдж прочёл ответ в моих глазах. По его лицу снова прошла судорога. Он спросил, коротко тряхнув меня:
– Ты любила его?
Я понимала, что им руководит – едкая, жгучая ревность. Заставляет спрашивать, чтобы найти удовольствие в причинении себе боли, чтобы разодрать рану, убедиться в моей неверности.
Скажи я «да», и он сойдёт с ума от ревности, скажи «нет» – обвинит в расчётливости, в том, что вышла замуж за нелюбимого. Повтори то, что уже говорила ему в том домике, что я люблю его – не поверит, покроет бранью за то, что пытаюсь повлиять.
Вместо ответа я закрыла глаза, чуть приподняла подбородок – как будто подставляя ему губы для поцелуя. Сейдж выдохнул, и его дыхание опалило их, мягко приоткрытые, ждущие.
– Чего ты хочешь от меня? – прошептал он. – Зачем всё это? Что ещё ты хочешь у меня украсть? Давай я отдам тебе это сразу, и ты исчезнешь из моей жизни?
Я дёрнулась, стегануло обидой. Хотела было вырваться, но он не дал. Тогда просто сказала, глядя в его глаза:
– Ты сам выскочил как из бездны, перекорёжил мою жизнь, поставил на меня метку, не я на тебя. Я не влияю на тебя и никогда не влияла.
В светлых глазах промелькнула тень усмешки.
– Твой острый язычок давно пора укоротить.
