Занятый горькими мыслями, Степка не сразу услышал позади стук копыт, а когда оглянулся, всадники были рядом. Двое. Оба в красивой блестящей броне, у одного даже шлем золоченый.
– Вот кто нам покажет дорогу! – весело сказал один из всадников, нагнулся и в одно мгновение втащил Степку наверх. Посадил на конскую шею лицом к себе. Всадник оказался большущим, даже сидя, он возвышался над Степкой, как гора. От него вкусно пахло медом.
– Что такой зареванный? – спросил, улыбаясь.
– Подрался, – шмыгнул носом Степка.
– Из-за чего?
– Васька сказал, что хорт половца перекусывает пополам.
Всадник захохотал, показав ровные белые зубы. Второй засмеялся тоже.
– Я ему говорю: не может хорт так! – сказал приободренный Степка. – На половце – броня!
– Не может! – подтвердил всадник. – Уж я-то точно знаю. Железо может взять только железо.
– А он дразнится… – пожаловался Степка.
– Мы ищем человека, у которого в ухе такая же серьга, – сказал всадник и повернул голову. Серебряный волк, поджавший лапы в прыжке висел в косо срезанной мочке. Степка аж заледенел.
– Что притих? – спросил всадник. – Знаешь такого?
Степка боялся даже пошевелиться.
– Знает, но не хочет даром, – улыбнулся тот, что был в золоченом шлеме. – Путивльский отрок. Дай ему белку, Вольга!
Вольга полез в калиту и сунул что-то Степке в руку. Мальчик глянул – резана! Целая резана! Он машинально попробовал монету на зуб и торопливо сунул за щеку. Это ж как повезло! И всего лишь дорогу показать! Да он бы и даром…
Всадник не опустил его на землю, как ожидал Степка, пересадил на конской шее лицом вперед, и они поехали по узкой улице. Степка гордо посматривал по сторонам, смертельно жалея, что Васька сейчас его не видит. Васька глядел на Вольгу издалека, а он скачет с ним на одном коне. Пусть Васька держал в руке настоящий меч, но коне с воеводой он не ездил никогда! И вряд ли когда поедет!..
У ворот указанных Степкой боярских хором Вольга ссадил мальчика и властно постучал в створку ручкой кистеня. Гостей видно ждали: ворота растворились сразу же. Всадники заехали во двор, в широко распахнутый проем Степка увидел, как навстречу им спускается с крыльца кто-то коренастый, с короткой бородой клином. Коренастый улыбался, разводя руки в стороны. В левом ухе его поблескивала большая серебряная серьга.
Ворота затворились. Высокие – не влезть! Мальчик вздохнул и побежал к себе домой. Резана приятно грела щеку – вот мать обрадуется!..
* * *
– Заждались, заждались – все глаза проглядели! – приговаривал коренастый с бородкой, по очереди обнимая Улеба и Вольгу. – Раненых ваших еще вчера привезли. А вас все нет и нет!
– С табуном была морока – пока пристроили, – пояснил Вольга. И спросил, отступая: – Ты-то как, Кузьма?
– Увидишь! – улыбнулся Кузьма. И продолжил: – Так, по запаху чую, что меду вам налили, а вот в баню не сводили. У нас с утра топится, – Кузьма обернулся к крыльцу. – Так ведь, бояриня?
Вольга глянул. На крыльце стояла маленькая худенькая женщина в белой рубахе и синей поневе. Черный вдовий убрус обрамлял юное, почти детское лицо. Маленький, вздернутый носик, россыпь мелких веснушек на щеках, большие, синие-синие глаза… Вольга застыл. Юная вдова также не сводила с него взора.
– Что заледенел? Кланяйся хозяйке! – шепнул Кузьма.
Вольга неловко согнулся в поклоне. Улеб последовал его примеру.
– Добро пожаловать, гости дорогие, – звонким голосом сказала хозяйка и тоже поклонилась.
– Поведу их в баню, – сказал ей Кузьма, – парить. Пришли кого-нибудь, Марфуша, в помощь. Хоть Меланью, – он перевел взгляд на стоявшую у ворот кряжистую холопку.
– Попарим! – улыбнулась хозяйка и убежала в дом.
– Кто это?.. – хрипло спросил Вольга, не отрывая взгляда от двери.
– Похожа, знаю, – тихо ответил Кузьма, – я и сам поначалу обомлел. Но Дуня выше ростом. И постарше. Идем! – подтолкнул он Вольгу.
В предбаннике он внимательно осмотрел голых гостей, бесцеремонно поворачивая их и ощупывая.
– Надо же: такая сеча, а хоть бы одна ранка! Только синяки. Ты похудел, – сказал, обращаясь к Вольге. – Пуд сбросил, не меньше. Одни мышцы и кости. Слышал, чудеса в сече творил? Прыгал в два роста?
– Жить захочешь – не так прыгнешь! – буркнул Вольга.
В парной Кузьма уложил гостей на застланные золотистой соломой полки, взял железными щипцами большой камень из раскаленной груды на печи, бросил в деревянную шайку с водой. Белый клуб взлетел вверх, в шайке грозно забурлило. Кузьма сунул в побелевшую от пепла горячую воду два березовых веника и плеснул на камни из другой шайки. Столб горячего пара ударил в низкий потолок, сладко запахло горячим хлебом и какими-то травами. Горячий, влажный воздух в одно мгновение заставил покрыться тела мужчин крупными каплями пота.
– Полежи пока! – сказал Кузьма Вольге и достал из шайки распаренный веник. – Сначала князя, спасителя нашего. Ему первому честь.
Он помахал веником над спиной Улеба, нагоняя жар, после легонечко, едва касаясь кожи, прошелся веником от пяток до плеч, а затем, все увеличивая силу удара, стал хлестать по ногам, бокам, спине… Улеб блаженно постанывал. Звуки от хлестких ударов заполнили тесное пространство парной, поэтому Вольга и не расслышал, как растворилась дверь. Вдруг почувствовал, как на спину повеяло горячим. Глянул искоса и едва не вскочил. У полка с распаренным веником в руках стояла Марфуша. В чем мать родила.
– Лежи смирно, боярин! – сердито сказала она, придавив ладошкой затылок Вольги. – Не то ударю ненароком – глаз вышибу.
Вольга уткнулся лицом в горячую солому, почти не чувствуя, как горячий веник охаживает его. Но скоро умелые удары парильщицы заставили и его постанывать от наслаждения. Марфуша била то наотмашь, то мягко, то растирала ему спину и ноги горячими листьями.
– Ворочайся, боярин! – велела, когда Вольга уже совсем впал в истому. – Спереди парить буду.
Вольга замешкался.
– Давай, давай! – подбодрил его Кузьма, хохотнув. – А то бояриня осерчает, еще не то отобьет.
– Вам бы только охальничать! – рассердилась на него Марфуша. – Гость ведь!
Вольга послушно повернулся. Марфуша, окунув веник в шайку с горячей водой, вновь повеяла на него жаром, а потом принялась стегать – но уже не так сильно, как по спине. Вольга посматривал на нее из-за полуприкрытых век. Марфуша росточком и впрямь была меньше, чем ему показалось вначале. Худенькое, почти как у подростка, тело. Две небольшие девичьи грудки, как упругие капельки, покачивались в такт замахам веника, но при этом задорно смотрели сосками вперед. Бедра не широкие, но и не узкие – в самый раз. Русые, с заметной рыжинкой густые волосы ниспадали вдоль плеч ниже пояса. Такие же, рыжеватые, кустились под мышками и на лобке.
