Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 24
В женской литературе примеров наглости или враждебности по отношению к мужчинам исчезающе мало. Они цензурированы. Я принадлежу к тому полу, которому нельзя даже испытывать недовольство происходящим. Колетт, Дюрас, Бовуар, Юрсенар, Саган – целая галерея писательниц, которые, все как одна, стараются демонстрировать лояльность, заверять мужчин в своей благонадежности, просить прощения за то, что осмелились писать, бесконечно повторяя, как они их любят, уважают, обожают и ни в коем случае не хотят – что бы они ни писали – слишком раскачивать лодку. Все мы прекрасно знаем: если этого не делать, свора с тобой непременно расправится.
В 1948 году Антонен Арто умирает. Жене, Батай, Бретон[39] – мужчины взрывают границы того, о чем можно говорить. Виолетт Ледюк пишет книгу, которая станет известна как «Тереза и Изабель»[40]. Мастерский текст. Бовуар, прочтя его, сразу же пишет: «Опубликовать это невозможно. Это история лесбийской сексуальности, по прямоте не уступающая Жене».
Виолетт Ледюк смягчает текст, но Кено[41] все равно сразу его отвергает: «Это невозможно открыто публиковать». «Галлимар» издаст его только в 1966 году.
Я принадлежу к тому полу, который должен молчать, который заставляют молчать. И который должен принимать это вежливо, опять же выказывая лояльность. Иначе тебя сотрут, сделают невидимой. Мужчины лучше знают, что именно нам можно говорить о себе. А женщины, если хотят выжить, должны научиться понимать этот порядок. И не надо мне говорить, что все уже давно изменилось. Для меня – точно нет. Как писательница я выдержала вдвое больше, чем любой мужчина.
Симона де Бовуар начинает «Письма Кастору» с первого адресованного ей письма Сартра[42]: «Не будете ли Вы так любезны отдать нынче утром мое белье (нижний ящик шкафа) прачке? Ключ оставляю на двери. Нежно люблю Вас, любовь моя. Какое миленькое личико было у Вас вчера, когда Вы сказали: “Ах, Вы на меня смотрели, Вы на меня смотрели!” – и когда я вспоминаю это, мое сердце заходится от нежности. До свидания, дружочек». Перевернем все это: и белье, и миленькое личико. Так понятнее, к какому полу мы принадлежим: к тому, чей удел – заниматься чужим грязным бельем и иметь миленькое личико.
Политическая ситуация организована так, чтобы замедлять, сдерживать меня как писательницу – не как индивида, а именно как женщину. Я не реагирую на это достойно, философски или прагматически. Поскольку мне это навязано, я живу с этим. Моя реакция – ярость. Без чувства юмора. Даже если я опускаю голову и слышу все, чего не хочу слышать, и молчу в ответ, потому что у меня нет другого выхода. Я не собираюсь просить прощения за то, что мне навязывают, или делать вид, что мне это по душе.
Анджела Дэвис говорит о черной американской рабыне: «В тяжелом труде она постигла, что ее силы как женщины равны силам мужчины».
Слабый пол – это всегда было смешно. Вы можете сколько угодно питать высокомерие к черным женщинам, с тревожной эффективностью трясущим задницами в клипах 50 Cent, жалеть их, считать, что они дают себя унижать и использовать, – они дочери рабынь, они вкалывали, как мужики, и их пороли, как мужиков. Анджела Дэвис: «Женщин не только пороли и калечили – их еще и насиловали». Брюхатили против их воли и бросали растить детей в одиночку. И они выжили. То, через что прошли женщины, – это не только история мужчин, которую они выдержали наравне с мужчинами, но еще и их собственное, специфическое угнетение. Запредельное по уровню насилия. Отсюда следует простое предложение: идите вы все на хуй с вашим высокомерием в наш адрес, с вашей мнимой силой, которую вам гарантирует общество, с вашей фальшивой точечной протекцией, с вашими манипуляциями и играми в жертв, которым не под силу вынести женскую эмансипацию. Что на самом деле тяжело – это быть женщиной и терпеть всю вашу херню. Выгоды, которые вы извлекаете из нашего угнетения, – это в конечном счете ловушка. Когда вы защищаете свои мужские привилегии, вы как слуги в шикарных дворцах, воображающие себя владельцами поместья… марионетки с самомнением, вот и все.
Когда капиталистический мир рушится и больше не может поддержать мужчин, когда нет ни работы, ни достойных условий труда, а есть только абсурдные и жестокие экономические ограничения, административный беспредел, унизительная бюрократия и уверенность, что тебя обводят вокруг пальца всякий раз, как ты что-то покупаешь, – ответственность за все это опять же возлагается на женщин. Это наше освобождение делает их несчастными. Ошибка не в текущей политической системе, а в женской эмансипации.
Хотеть быть мужчиной? Я выше этого. Мне плевать на член. Плевать на бороду и тестостерон – храбрости и агрессивности мне не занимать. Но, конечно, я хочу всего, как мужчина в мире мужчин, я хочу бросать вызов закону. Открыто. Без уловок, без извинений. Я хочу брать больше, чем то, что мне изначально обещали. Я не хочу, чтобы мне затыкали рот. Не хочу, чтобы объясняли, что мне можно. И не хочу, чтобы меня резали, чтобы увеличить мне грудь. Я не хочу тело стройной девочки, когда мне уже почти сорок. Не хочу уходить от конфликтов из страха выдать свою силу и потерять женственность.
Освобождают заложницу, и на радио она заявляет: «Я наконец-то смогла сходить на эпиляцию, надушиться, я вернула себе свою женственность». По крайней мере именно этот отрывок они решили включить в передачу. Она не хочет выйти в город, увидеться с друзьями, почитать газеты. Она мечтает об эпиляции? Это ее неотъемлемое право. Но не требуйте от меня считать это нормальным.
Моник Виттиг: «Сегодня мы опять в ловушке, в знакомом тупике: как-замечательно-быть-женщиной».
Мужчины любят это повторять. Как и их подельницы, всегда готовые защищать интересы хозяина. Особенно любят нам это говорить о нас мужчины зрелого возраста. И недоговаривают логическое окончание этой фразы: «Как замечательно быть женщиной» – молодой, стройной, способной нравиться мужчинам. Иначе в этом нет ничего замечательного. Просто вдвое меньше возможностей распоряжаться собой.
Ознакомительная версия. Доступно 5 страниц из 24
