Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
Здесь не было весело, здесь было страшно и опасно. Зачем же Пинкус поселил свою семью в таких условиях? Из соображений практичности. Сэкономили на аренде. А еще – тут ему было проще более полно сосредоточиться на работе.
• • •
Лет до сорока с лишним Пинкус не умел водить, и собственной машины у него не было. Каждый день он добирался на работу автобусом или его подвозил коллега. Когда в конце сороковых он все-таки сел за руль, то сразу загорелся духом состязания, стараясь обогнать любой автомобиль, едущий в ту же сторону. Азарт соревнования был присущ ему во всем. Прекрасный игрок в «Скрэббл»[24], он никогда не поддавался своим детям и во время игры держал на столе огромный словарь – чтобы оспаривать сочетания букв, словами не являющиеся. На пляже он спокойно заплывал в море на милю, абсолютно не волнуясь, что на берегу тревожатся жена и дети. Даже читая для собственного удовольствия – а он поглощал детективные романы, особенно Агату Кристи и Найо Марш, по сотне в год, – Пинкус словно проверял себя – как быстро он угадает концовку.
Он играл в шахматы со своим страховым агентом и обсуждал философские проблемы с группой людей, называвших себя «Серьезные вонючки»[25]. Но вне мира науки и этих немногих развлечений наибольшее влияние в жизни на него оказывала Лиззи Пинкус – все время подталкивавшая его, заставлявшая думать, частенько испытывавшая его огромные запасы терпения. Готовить и садовничать ей нравилось, но в остальном Лиззи была весьма далека от образа типичной американской домохозяйки, которая сидит дома, печет печенье и каждый вечер встречает мужа с ниткой жемчуга на шее, коктейлем в руке и мясом в духовке. Утром она обычно спала и вставала около двенадцати, предоставляя Гуди поднимать детей, заставлять их мыться и собираться, кормить их завтраком и провожать в школу. Некоторые ее друзья и родственники считали, что эти поздние вставания и общая эмоциональная неустойчивость – проявления аффективного расстройства. Она бывала энергичной, остроумной и очаровательной, но близкие знали о ее резких и стремительных перепадах настроения.
К началу пятидесятых Вустерский фонд стал достаточно стабилен, чтобы Пинкус после десятка лет на тесных съемных квартирах (не говоря о приюте для умалишенных), наконец почувствовал себя достаточно твердо, чтобы купить дом. В соответствии с его природой дом оказался необычным. В здании из красного кирпича между банком и городской библиотекой, расположенном недалеко от центра городка Нортборо, имелась дюжина спален, десять каминов и меблированный цокольный этаж, куда Пинкус иногда приглашал бесплатно пожить приезжих ученых или студентов. Здание больше походило на старинный отель, чем на жилой дом. Пинкус заплатил за него тридцать тысяч долларов – двести шестьдесят тысяч по нынешнему курсу. Места было столько, что в некоторые комнаты Пинкусы вообще не заходили, вспоминала Лора. Но Лиззи обожала огромные гостиные первого этажа, которые она декорировала в неопределенно-азиатском стиле. На окружавших дом землях Лиззи с удовольствием сажала цветы и овощи. Она была талантливой кухаркой и любила готовить большие партии помидоров по-провансальски, которые закатывала в банки, замораживала и раздавала друзьям. На вечеринках, оплаченных из денег Вустерского фонда, она накрывала шведский стол из больших и малых блюд, приготовленных заблаговременно, чтобы самой тоже повеселиться. Она расхаживала со стаканом скотча или виски в руке и сигаретой в зубах, заботясь о том, чтобы самый засушенный ученый размяк и начал смеяться. Иногда она веселила их напитками, иногда – солеными шуточками.
– Чтобы узнать, как поведет себя девушка в щекотливой ситуации, – говорила она и делала паузу для пущего эффекта, – придется ее пощекотать.
Вечеринки заканчивались поздно, и почти все напивались. Ум у Лиззи – что у пьяной, что у трезвой – был остер как бритва, и интеллектуально она была совершенная ровня мужу, если разговор не заходил слишком глубоко в научные дебри. Она бегло говорила по-французски и по-русски – Гуди ласково звал ее Лизушка. Но чарам Лиззи поддавались не все гости. «Честно говоря, она напоминала мне ведьму, – говорил один из сотрудников мужа. – Не в том смысле, что страшная, а что-то было такое в ее поведении». Иногда она могла неожиданно выдать гостю хорошую порцию неприятных слов, и мало не казалось никому – особенно рисковали женщины, уделявшие чрезмерное внимание ее мужу. Но она могла сорваться и вообще без видимой причины. Лора вспоминала один такой взрыв, когда Лиззи выбежала из дома, заявив, что никогда не вернется. Гуди спокойно сел в машину и тащился за ней на скорости две мили в час, пока Лиззи не остыла и не села в машину – тогда они поехали домой.
Гуди были не в новинку перепады настроения жены. Если Лиззи слишком уж заносило, он спрашивал, не забыла ли она принять свое лекарство от щитовидки. Вряд ли эти перепады были следствием состояния ее щитовидной железы, отмечал биограф Пинкуса, доктор Леон Сперофф. Спрашивая о лекарстве, писал Сперофф, Гуди как бы подавал сигнал, что она перешла границы приемлемого и пора сбавить обороты. «Когда она была в норме, лучше ее человека не было, – вспоминал брат Пинкуса Алекс. – Но когда она забывала принять лекарство, то случались всплески ревности и ярости, которые за долгие годы успели отвратить многих коллег, помощников и союзников Гуди… В биографии Гуди это был важный фактор».
Пытаясь научиться водить, Лиззи разбила машину и с тех пор не хотела садиться за руль. Иногда Гуди просил своих секретарей поработать для нее шоферами. Некоторые соглашались, другие нет – частью из-за того, что это не входило в их рабочие задачи, частью из-за того, что миссис Пинкус умела быть очень неприятной. Было и еще одно следствие ее поздних подъемов и перемен настроения: Гуди, не различавший цветов, прослыл человеком, не умеющим одеваться – без Лиззи он даже не мог подобрать подходящий галстук к рубашке.
После многих лет союза с этой непростой и восхитительной женщиной Гуди, бывало, как мальчишка, писал ей какие-нибудь дурацкие стишки, и когда его посещала муза, Лиззи утром находила листок бумаги с нацарапанными строчками у себя на подушке – чтобы прочла, как только проснется.
Прожив вместе не один десяток лет, Гуди и Лиззи были все так же друг в друга влюблены и так заняты друг другом, что – по мнению некоторых родственников – дети у них были обделены вниманием. Между долгими рабочими часами и безумным обожанием жены Гуди нечасто находил время для Джона и Лоры, и однажды, когда Лора еще училась в начальной школе, Лиззи настояла, чтобы ее муж выделил в своем расписании отдельное время для дочери. Гуди и Лора начали регулярно ездить в Бостон в театр и на концерты. Лора любила эти вылазки, хотя вспоминала потом, что отец большинство представлений проспал.
• • •
У Пинкуса не было формальной должности, не было аспирантов, помогавших в лаборатории. Он был одновременно и ученым, пытавшимся выйти за пределы считавшегося возможным, и сооснователем бизнеса, которому нужно каждый месяц оплачивать счета и платить зарплату. Цель его оставалась прежней – получить выдающиеся результаты, но это было непросто. Он метался из стороны в сторону, гнался за большими грантовыми деньгами и великими идеями и приказывал подчиненным продолжать исследования даже тогда, когда казалось, что это путь в никуда. Он вдохновлял их своей уверенностью и находчивостью.
Ознакомительная версия. Доступно 20 страниц из 96
