Ледяной тон. Слезы не сорвутся с моих глаз, инеем замерзнут на ресницах. Не хочу смотреть. Не буду.
— Скоро поймешь, — обещает мужчина, державший в руках мою агонизирующую душу.
И я ни единой секунды не сомневаюсь в его словах.
«Только выбраться отсюда, а потом…»
Потом… Ты уверена, что «потом» наступит?
Звонок мобильного. Вздрагиваю всем телом. Нервное возгорание.
Фон Вейганд ухмыляется и отвечает:
— Здравствуй, Михаил.
Наклоняется вперед. Пальцы требовательно исследуют мои пересохшие губы.
— Не беспокойся. Наш уговор в силе. Но… есть один нюанс.
Закрываю глаза, когда шея покрывается мурашками под властными прикосновениями.
— Владимир Вознесенский… кличка «Доктор»… можешь выяснить сам. Он мешает. Этого достаточно.
Обращаюсь в слух. Соображаю фигово, но стараюсь построить причинно-следственную связь.
— Мне все равно. Важен результат… Сегодня ни его самого, ни его, так называемой, банды не должно быть…
Пальцы на моем горле сжимаются чуть крепче, самую малость, давая в полной мере прочувствовать величину контролируемой силы.
— Я сказал, что мне все равно, как ты это сделаешь. Сегодня. Сейчас.
Он отпускает, но дышать удается с трудом.
— Благодарю за понимание.
Разговор окончен. Правда, не верю. Не бывает. Не настолько просто.
— Твоя проблема исчезла, — губы фон Вейганда кривятся в знакомой саркастической усмешке. — Расстегни ремень и приступай.
— Что? Я не…
— Раньше ты выглядела более сообразительной, — прерывает он. — Долг нужно отработать.
— Один телефонный разговор… и ты же не дал мне никаких денег… ты минуту поговорил и все. Ты издеваешься? — нервно посмеиваюсь, щурюсь от очередной вспышки боли. — Ты же минуту потратил, чтобы это решить и даже ни доллара…
— Я не выбрасываю деньги на ветер… есть у вас такое выражение? Я знал, кому позвонить, обещал решить проблему — решил, — Фон Вейганд берет новую сигару, закуривает.
— Это нечестно, — выдаю убийственный аргумент.
— О честности речи не шло. Приступай.
Ох*еть… то есть он ох*ел, да?
Выражаюсь приличным образом:
— Прости, не могу. Ты не помнишь, что у меня во рту творится?
— Видел хуже, — продолжает гадко ухмыляться.
Вдох. Выдох… Стараюсь не закричать.
— У меня очень болит, — цежу сквозь зубы.
— А у меня стоит, — холодно прерывает он. — Поэтому я спрошу только один раз — в рот или в задницу?
На раздумья много времени не требуется.
«Ублюдок, скотина, сволочь», — пытаюсь разозлиться, чтобы не заплакать.
Мои пальцы отбивают барабанную дробь, когда я расстегиваю его брюки. Понимаю прекрасно: позиция заводит сверх всякой меры. Заводит в самом пошлом из всех возможных смыслов. Жажда и ужас от собственной жажды. Это унизительно, отвратительно, грязно и ненормально. В самом низу живота что-то сокращается, болезненное и приятное одновременно, накаляется и превышает допустимые лимиты.
«Ты вроде хотела шоколадку», — издевательски хихикает внутренний голос.
Хотела, но не эту. Точнее, можно и эту. Но только не так.
Стараюсь выполнить операцию осторожно и с душой, чтобы нам было обоюдно приятно. Получается плохо. Малейшее движение — искры из глаза сыплются.
— Сплошное разочарование, придется учить тебя заново, — сетует фон Вейганд.
Его пальцы ухватили за челюсть настолько крепко, что рот не закрыть. Очень скоро, мне стало понятно, как чувствуют себя резиновые куклы из секс-шопа. Трах без лишних прелюдий. Жестко и размеренно. Неспешно, со вкусом, наслаждаясь каждым движением.
И все бы ничего, но боль… словно по лицу надавали отбойным молотком, а после пропустили через мясорубку.
Когда фон Вейганд соизволил кончить, я поняла, как мало для счастья нужно. Всего-то, чтоб тебя не еб*ли в рот. Простите, мой русский.
Конечно, письменных соглашений мы не заключали, но я прекрасно понимаю: если с бандитами все решилось за минуту, то со мной и того проще. Никто церемониться не станет.
Есть ли смысл детально описывать дальнейшие события?
Мало реагирую, когда фон Вейганд раскладывает меня на столе и приступает к исполнению классической части программы. Внутри мучительно и сладко подрагивает, но мозг оффлайн, и слишком много усталости, чтобы наступила разрядка.
Идеальная машина. Думаю, я погорячилась с «годы берут свое».
Быстро, медленно, опять очень быстро, полная остановка. Он регулирует желаемый темп, говорит, как двигаться, обнять, куда положить руки. Он приводит меня в нужную позу и применяет по назначению.
Сомневаюсь, что его секретарша сосет старательно. Мистер Секс не выглядит удовлетворенным.
Плакать нет сил. Голова накалена свинцовой тяжестью. Фон Вейганду плевать на мое состояние. Чувство, будто его член продолжает двигаться внутри, не покидает тело, даже после завершения столового этюда.
Сдвигаю ноги, переворачиваюсь на бок и продолжаю лежать. У меня нет желания подниматься. Между бедер липко, вкус коктейля из спермы и крови во рту, щека пульсирует болью.
— Спускайся вниз, водитель отвезет домой, чтобы ты могла привести себя в порядок и собрать вещи. Часа достаточно? — окидывает меня критическим взглядом. — Выглядишь ужасно. Дам два часа.
— Куда собираться? — меланхолично поправляю платье.
— Ты же не думаешь, что я останусь в… Украине, — название страны он подчеркивает с особым презрением.
Винтики в голове крутятся слишком туго.
— Я не совсем понимаю.
— Мы вылетаем в Барселону.
— Но виза…
— Мой самолет не досматривают.
«Никто и ничто не спасет тебя», — красноречиво обещает бездна в его горящих глазах.
Глава 5.2
Люблю ли я фон Вейганда до сих пор? Ожило ли мое безумие?
— Валленберг, а не фон Вейганд, — умничает внутренний голос.
По большому счету человек один и тот же. Мне нравилось собственническое отношение, властность и жестокость, его сила и воля, все его движения, голос, то, как он смотрел на меня, и то, как он имел меня… ох, лучше не развивать.
Вы решите, что я извращенка, если узнаете, как сладко тянуло в низу живота при мысли о нем. Валленберге или фон Вейганде. Плевать. Избитая и уставшая, я все равно желала его больше всего на свете. Это зов плоти, первобытный инстинкт склониться перед альфа-самцом, и меня тянуло в огонь с отчаянной тупостью. Я готова была ползти на коленях, я хотела ползти и выполнять все, что прикажут.
