Ходят девочки в кино,Знают девочки одно –Уносить свои гитарыИм придется все равно!
Говорят, что девочки пели: «Уносить свои гитары не придется все равно!» и плакали, но песня покатила и стала сразу знаменитой.
Когда я, может быть, и еще какую свою песню обзову знаменитой, не подозревайте меня в хвастовстве – я потом написал много таких песен, но я только их написал, а знаменитыми сделали их вы, ваши близкие – народ. Так что, если кому я и благодарен за них, так это вам. Ну, и продиктовавшему их мне Господу Богу. С Богом у меня отношения особые. С детства живущий вне всяких религий, я, тем не менее, в трудные минуты жизни обращался за помощью к Богу, и каждый свой новый день я начинаю с благодарственного слова к Нему. «Отче наш, иже еси…»
Шел 1961 год, и положение с песней в стране и на радио было и сложнее нынешнего, и проще. С одной стороны, редакторы бдительно охраняли место своей задницы на казенном стуле, придиркам конца не было, а с другой – в песне работали такие гиганты жанра, как Марк Фрадкин, Соловьев-Седой, Никита Богословский, Колмановский и Мокроусов, Новиков и Оскар Фельцман. Попробуйте не принять у них новую песню! Список же мой, как и всякий другой, можно бы и продолжить. Например, Андреем Эшпаем и Александрой Пахмутовой.
Система прохождения была и вовсе простой: редакция одобрила – завтра запись (джазик играет, певец поет, на раз!), в воскресенье – в эфире! И если вам пришлась песня по вкусу, то через какую-то неделю ее и вся страна поет вместе с вами!
Вот именно так, через неделю, у меня и случилось с «Текстильным городком». Вечереет. Курский вокзал. Хочу разменять пять рублей на мелочь для автомата. Подхожу к ларьку, свет горит внутри, а там продавщица с подружкой лялякают.
– Пирожное эклер, пожалуйста. – Она протягивает пирожное на бумажке и, пока сдачу считает, поет. Что бы, вы думали, поет? Ну конечно, нашу с Френкелем новенькую песенку. «Текстильный городок»! Вот так: «Незамужние ткачихи составляют большинство!» Удар в самое сердце. Первая моя песня!
Надо сказать, что когда спел песню Кобзон (в данном случае он употреблен всуе) – это еще полдела. Вот когда ее споете вы, можно праздновать победу.
Я и праздновал! Наклоняюсь к окошечку и этак, не без хвастовства, продавщице:
– Эту песенку, между прочим, написал я! – Прямо с этим зощенковским «между прочим» и говорю!
– Да? – Она посмотрела на меня как на сумасшедшего. – Мордой не вышел!
И, представьте, не было обидно. Я получил за жизнь столько признательности, человеческой любви и благодарности, и от исполнителей, и от вас – на троих бы хватило, но дороже этого «мордой не вышел», мне кажется, не было.
Вот что выудил я сразу, навздержку, едва закачался поплавок. И первый мой человек в мире музыки, Ян Френкель, вспомнился; его уже нет, но не знаю, как сложилась бы моя судьба без нашей встречи в коридоре «Московского комсомольца». Он был очень талантливым мелодистом, тактичным и обходительным человеком в жизни – из тех людей, у которых не бывает врагов. Я обязан ему такими вечнозелеными нашими песнями как «Любовь – кольцо», «Что тебе сказать про Сахалин?», «Обломал немало веток», «Как тебе служится?», «Вот так и живем…» и другими. И несмотря на то, что он, а не я первым своротил с дороги нашей и человеческой, и творческой дружбы, воспоминания мои о нем светлы. И выветрился весь мусор, и остались только чувства дружбы и благодарности за подаренную мне радость долгой жизни в прекрасном.
«Магадан»
Когда я случайно пришел в Песню, в ней был расцвет! Уже отзвучали замечательные песни на стихи Михаила Исаковского, их нельзя было не взять для себя за образец: от народа шел, от частушки, запомним! Хороши были и песни Алексея Фатьянова, и Михаила Матусовского. И знаменитый винокуровский «Сережка с Малой Бронной». Зацепиться было за что. Но основная песенная продукция была недоброкачественной – пафосной и конъюнктурной. Бесконечные песни о партии, комсомоле и Родине, а чуть раньше – вообще о Сталине, чаще всего холодные, продиктованные проходимостью, бронебойностью темы.
Конечно, уже начинался милый моему сердцу Булат, и не помню, может быть, были, но я их еще не знал, Высоцкий с Галичем. С Сашей Галичем впоследствии мы были коротко знакомы, и он не раз радовал мой дом своим присутствием и несравненным поэтическим даром.
Но – это все песенная поэзия иного рода.
Однажды среди гостей в моем доме, когда мы принимали Галича, был и хороший, даже скажу замечательный поэт Александр Межиров, не так давно рекомендовавший меня в Союз писателей, что и было осуществлено. Галич был в ударе: «И стоят по квадрату в ожиданье полки: от Синода к Сенату, как четыре строки». Успех был на уровне триумфа.
Назавтра Межиров позвонил: «М-Миша, – сказал он, как всегда заикаясь, – вы извините, что я вчера ушел не прощаясь. Не мог больше слушать это графоманство!» Я не сказал ему: «Вы ошибаетесь, Александр Петрович!» Я сказал, в обиде за Сашу Галича, хуже: «Да никто и не заметил, что вы ушли!» Неинтеллигентно, но поделом!
Хочу заметить, что впоследствии Александр Петрович Межиров понял, что ошибается, собрал коллекцию всего Высоцкого, потом всего Вертинского. Ну, а Галича, Александр Петрович, и сам Бог велел!
Но это, повторяю, все песенная поэзия иного рода. А в той, массовой, для миллионов, песне, куда я, собственно, нечаянно и заглянул на огонек, господствовали холодок и пафос. Например, известнейшая песня о школьной учительнице:
