— Дура… — прокомментировала одна из поварих, доставая из печи в противоположной стене благоухающую буханку хлебы.
— Конечно, дура. Управляющий-то мужчина хоть куда… Из судомоек бы ее точно убрал. А она — нет и все! Уперлась. Вот он и продал ее… А тебя, значится, к нам.
Я не могла поверить, что так бывает.
— И что… хозяйка ничего не сказала? Не вмешалась?
На меня выпучили глаза, а потом расхохотались — так громко, что наверняка, услышали в «малой гостиной».
— Леди Варгос?! Да ей-то какой дело? Она вообще сюда никогда не спускается…
— Ты бы еще сказал — Лорд Варгос…
— Хозяева и знать не знают, кто тут на кухне работает…
Внезапно Марса замолчала и прищурилась в подозрении.
— А тебя сама привела… лично… Странное дело…
И остальные тоже замерли, присматриваясь ко мне. Опустив глаза, я сделала вид, что с аппетитом поедаю то, что мне подали в тарелке, стараясь не думать, что это, скорее всего, объедки с хозяйского стола.
— Ты ведь не просто шлюха… Одежда на тебе шлюшеская, а ведешь себя, будто из приличного дома…
Я снова подняла на нее глаза.
— Это вопрос? Или утверждение?
Марса уже было открыла рот — ответить — как в соседней комнате началась какая-то лихорадочная, паническая движуха.
— Управляющий? Управляющий идет? — спрашивали друг друга кухарки, суетясь и без толку бегая по кухне.
Марса подхватилась, быстро забрала у меня тарелку и заставила встать. Все выстроились по стойке смирно.
Но это был не управляющий.
Тяжело вдавливая сапоги в пол, в просторное помещение кухни вошел лорд Варгос — злой, насупленный и, судя по некоторой нестабильности походки… явно выпивший.
* * *
— Все вон! — прорычал Огненный Лорд, чуть качнувшись и переступив ногами.
Кухарок сдуло с места, и меня вместе с ними.
Увы, полностью сбежать не удалось. Уже на выходе, перед самой спасительной дверью, Эллиор подхватил меня за локоть и остановил так резко, что я чуть не шлепнулась на пол. Он же и удержал меня от падения.
— Еле узнал тебя в этом тряпье… — хмуро, исподлобья оглядывал он мой новый «прикид» посудомойки. — Выглядишь… как пугало огородное.
— Хорошо! — выпалила я. — Зато никто не прицепится и не посчитает, что вправе держать меня при себе в качестве постельной грелки!
— Не помню, чтобы ты имела что-нибудь против того, чтобы быть моей постельной грелкой, когда мы сюда ехали!
Подхватив меня за подмышки, он легко поднял и усадил прямо на плиту — между огромной кастрюлей с супом и сковородой с урчащими грибами в сметане.
Сам уперся в эту же плиту руками, нависая надо мной, как огромный, горячий вулкан.
Да, поняла я. Без всякой сомнения — пьяный. И… я будто случайно провела ногой по его паху — очень… очень возбужденный.
Дернувшись и прошипев что-то сквозь зубы, Эллиор крепче прижался к моей ноге, холм под штанами напрягся и вырос, упираясь мне в подколенную ямку.
— Что изменилось, Надя? Почему тебе вдруг помешало, что я на ком-то женюсь? — обхватив меня за затылок, он наклонился и принялся осыпать мою шею медленными, горячими поцелуями, обдавая меня винными парами…
— Увидела реальность в лицо… — пробормотала я, вяло отпихиваясь и отворачиваясь. — Как… поживает твоя невеста? Встретились?
— О да… — мужская рука пробралась под мое платье, задирая его выше колена. — Весьма мило провели время до обеда… гуляли в саду…
— И? Как она? — я убрала руку, одергивая платье вниз. — Достаточно благородная, чтобы жениться?
— Самых благородных кровей… — рука снова прокралась под подол. — Семейное древо уходит в прошлое тысячелетие… Огненная до мозга костей…
— Ну так и иди к своей Огненной! — неожиданно взбесившись, я отбросила его руку и задрала свою — влепить ему пощечину. Мне вдруг стало все равно — побьет он меня, высечет или отдаст кому-нибудь из своих друзей…
Но он успел перехватить мою руку, будто ожидал этого.
— А еще скучная, покорная и, скорее всего, настоящее бревно в постели. Я надрался со скуки, пока она мне пела, какой верной будет супругой. Женюсь и отошлю в какую-нибудь дальнюю резиденцию…
Радужка вокруг его глаз была не золотой, а оранжевой — наверняка какой-нибудь эффект спиртного.
Я фыркнула.
— И? Я должна почувствовать себя польщенной?
Радужка потемнела, стала почти фиолетовой. Рука крепче сжала мое запястье.
— Я не пришел сюда, чтобы льстить тебе…
— А для чего тогда? Для чего ты пришел?!
— Проверить, как тебе понравилось быть посудомойкой, — он ухмыльнулся. — Я ведь отправил тебя на кухню, чтобы проучить… а не отпустить.
— Вполне понравилось мне быть посудомойкой! Это лучшей чем быть чьей-то соской при живой жене!
— Предлагаешь мне ее убить? И не чьей-то соской, а моей! Личной! Еще заслужить надо мне отсасывать…
Тут я не выдержала и таки врезала открытой ладонью ему по щеке — так сильно, что у самой в ушах зазвенело. И тут же съежилась вся от страха — так он побагровел лицом. Глаза стали совсем-совсем черными, веки потяжелели, ноздри раздулись, как у быка на красное…
Господи боже, о чем я думала — пьяного по щекам лупить! Да еще после всех его предупреждений… Зашибет ведь теперь, и мокрого места не оставит…
— Ах ты дрянь…
Рука схватила меня за шею… Сейчас свернет, боже сейчас он свернет мне шею…
Внезапно увидела, как он отвлекся, моргнул и потянул носом. И сама потянула, почувствовав запах гари.
— Юбка! — спохватилась, мгновенно пугаясь за единственное «приличное» платье больше, чем за собственную жизнь. — Юбка горит!
— Твою ж мать! — выругался он, подхватывая меня и ставя на пол. — Повернись!
И сам же и развернул меня к себе спиной. И немного наклонил.
— Что там? — я пыталась пощупать руками, но из-за кучи складок и тесемок фартука было непонятно, насколько повреждена основная ткань.
Он молчал. Просто стоял, смотрел на мой зад и тяжело дышал.
— Ээ… ваша милость? — решив больше не дерзить, я пыталась повернуться к нему лицом.
Не вышло.
— Я знаю, как тебя накажу… — хрипло проговорил он, наконец, облизнув губы. И незаметно скользнув рукой вниз, схватился за мою совершенно голую ягодицу. Я вскрикнула, не ожидая столь прямого и интимного контакта. Неужели платье полностью прогорело?! И белье?! — Придешь сегодня после заката в мои покои… и я познакомлю тебя с одной весьма интересной штучкой…
