* * *
Больница, в которую поместили пострадавшего искателя, находилась в получасе езды от моего дома, практически на окраине Москвы. Типовое четырехэтажное здание серого кирпича, чахлый сквер за железным забором, внутри - запах лекарств, обшарпанные стены и раздраженные жизнью нянечки, все как одна в телогрейках поверх халатов по причине отсутствия в батареях тепла.
После долгих препирательств, моих попыток дать взятку и попыток медперсонала меня выгнать, к Борису я все-таки попал, несмотря на неприемные часы.
Палата, в которой лежал искатель, видимо, рассчитывалась на пять, в крайнем случае, шесть койко-мест. Я же насчитал двенадцать кроватей, впритык стоящих друг к другу. На самой дальней от двери поверх одеяла лежал Борис в больничном халате, наброшенном на застиранную синюю пижаму, напоминающую одежду хунвэйбинов времен культурной революции. Я отвлек его от увлекательного занятия - чтения газеты «Спид-инфо» месячной давности. Борис был бледноват, но в целом выглядел неплохо. Это меня несколько успокоило, и я решительно потащил искателя в коридор.
Когда я рассказал, что случилось после его госпитализации, и поделился предположениями Паганеля, Борис спал с лица и заторопился. Сперва он попытался переговорить с врачами, но они без начальника отделения наотрез отказались выпускать искателя и выдать ему одежду. Оставалось бежать. Надо было где-то переодеться, но в конце коридора за столом сидела дежурная медсестра, бдительно поглядывающая на нас поверх очков.
- Давай вещи и жди меня во дворе! - решительно сказал Борис, забрал одежду и скрылся в палате.
Я минут двадцать бродил по больничному скверику, нервно куря сигарету за сигаретой. Наконец открылась дверь, и появился искатель. Выглядел он очень нелепо - моя старая куртка на меху, прозванная искателем «зипун деда Мазая», была Борису велика, вытертые джинсы висели мешком, а кроссовки хлябали на каждом шагу. Из дверей следом за ним выскочила нянечка, дежурившая внизу, но Борис отмахнулся от ее визгливых пророчеств о жестоком наказании, ожидающем нарушителя больничного режима.
Пока я ловил машину, Борис сокрушался по поводу людей, у которых слишком большой рост и полное отсутствие вкуса, явно намекая на мои вещи, превратившие его, всегда ладного и подтянутого, в клоуна.
По дороге, проезжая Кутузовский проспект, я попросил водителя остановиться, обменял те Николенькины доллары, что прихватил во время вчерашнего бегства, на рубли и купил прямо на улице у разбитной тетки в грязном синем халате пару здоровенных, килограмма по два, карпов. Ехать к Паганелю с пустыми руками было неудобно. Еще мне пришлось покаяться перед Борисом в сокрытии Николенькиных денег. В ответ искатель посмотрел на меня, прищурился и, усмехнувшись, заметил:
- В твоем положении жадность - не порок, Серега!
Признаться, я расстроился - не хотелось выглядеть хапугой в глазах Бориса. Но, в конце концов, деньги Николенька оставлял мне… А, ладно, что сделано, то сделано…
Мы еще раз останавливались, чтобы приобрести огромный букет темно-пурпурных роз для Зои. Естественно, об обещанных цветах вспомнил Борис, а не я…
* * *
К Паганелю мы добрались в пятом часу - дверь открыла Зоя, сообщила, что: «…Папа звонил, скоро будет! Велел всех впускать, никого не выпускать!», долго восхищалась розами, чмокнула нас с Борисом в знак благодарности и потащила пить чай. За чаем Зоя очень мило и тактично потешалась над нарядом Бориса, а он самокритично отшучивался, награждая меня свирепыми взглядами. За разговорами время прошло незаметно. Паганель приехал почти в шесть вечера.
Первым делом он занялся Борисом. Последствия укуса все же проявлялись, у искателя кружилась голова и слегка повысилась температура, но после сеанса психотерапии Борис почувствовал себя гораздо лучше.
Уже стемнело, когда, отужинав зажаренными Зоей карпами, мы собрались в кабинете на военный совет…
Глава 5
За битого двух не битых дают!
Боксерская мудрость
Вновь, как и вчера, мы расселись в удобных креслах и закурили. Хозяин кабинета открыл форточку, впустив в комнату холодный вечерний воздух осени, и заговорил:
- Кажется, мне удалось выяснить, кто побывал у вас дома, Сергей. Хотя это всего лишь предположения, но многое сходится. Борис, вы помните, в 91-м, когда «Поиск» только создавался, был у нас такой человек - Судаков? Петр Судаков?
Борис утвердительно кивнул.
- Он, кажется, учился у Леднева?
- Да, у него. Помните, группа Шепотника копала городище волжских булгар на Каме? Они нашли тогда потрясающие вещи из доисламского периода: оружие, свитки, фигурки богов… А потом разразился скандал. Двое членов группы везли находки в Москву, по дороге их ограбили, избили, один умер в больнице, а другой навсегда ушел из «Поиска». Этот другой и был Петр Судаков.
Я пожал плечами.
- А какая связь? Ну, испугался человек, решил больше не рисковать…
Паганель выпустил колечко дыма из трубки, кивнул.
- Действительно, на первый взгляд, связи никакой. Но спустя полгода находки Шепотника объявились в каталоге Мюэлса и Бранда, значились они там как экспонаты личной коллекции некоего Веллерда, известного собирателя древностей из Панамы.
Борис затушил сигарету и глотнул минералки из высокого стакана.
- Ну, а причем тут Судаков? Нет же никаких доказательств того, что он ухлопал своего напарника и продал находки агентам вашего Веллерда!
- Не торопите меня, Боря. Я сегодня беседовал со многими людьми и сейчас пытаюсь связать воедино их рассказы. Так вот - прямых доказательств действительно нет. Но я был у Алексея Алексеевича Леднева, его учителя, это один из столпов, так сказать, отечественной археологии. Он много сотрудничал с нами, хотя в «Поиске» не работает. Я рассказал ему нашу историю, и вот что выяснилось. Судаков, любимый ученик Леднева, в свое время подавал большие надежды. Его студенческими курсовыми работами зачитывались профессора, в двадцать пять лет он защитил кандидатскую, сделал ряд блестящих открытий - и неожиданно попал в опалу. Судаков занимался Великими Переселениями народов и в 1982 году опубликовал работу, посвященную древнеарийскому вторжению на полуостров Индостан. В этой работе было много спорного, но основное - Судаков на основании малодостоверных фактов делал выводы, сводившиеся к исключительности русской нации перед всеми остальными. Этакая исторически обоснованная теория русского фашизма, - Паганель прищурился. - Ну, естественно, вмешались органы. Судаков с треском вылетел отовсюду, был выслан из Москвы за сто первый километр, и исчез для всех своих знакомых на шесть лет. В 88-м он неожиданно появился - приехал к своему учителю Ледневу. Рассказал, что много скитался по стране, работал и на БАМе, и на золотодобывающих приисках, и змей ловил в Средней Азии, а теперь решил вернуться в науку. Алексей Алексеевич принял своего ученика с распростертыми объятиями, устроил лаборантом к себе в институт, дал тему, выбил право доступа к архивам - в те годы для ученых открыли много ранее секретных архивов… И самое главное - Судаков получил возможность работать с фондами различных музеев.
