За спиной громко затрещали кусты, и он резко обернулся, готовый отстреливаться. Но человек, выбравшийся на поляну, был безоружен. Не солдат и не партизан — на нем были старые джинсы и очень грязная рубашка; на плече висел небольшой рюкзак. Узкие усики придавали ему насмешливый вид, но брови были сосредоточенно нахмурены. Увидев нацеленные на него винтовки, он поднял руки с открытыми ладонями, а потом, ловко перебежав открытое место, упал рядом с Че.
— Успел, — пробормотал он. — Все-таки успел.
— Товарищ Морено, если не ошибаюсь? — резко спросил команданте. — Макс? Что вы здесь делаете? Как вы вообще здесь оказались?
Макс досадливо поморщился.
— Вы окружены, — сказал он. — Обложены рейнджерами со всех сторон.
— Я заметил, — иронически ответил Че.
Макс сунул руку за пазуху и достал небольшой предмет, висящий на кожаном шнурке. Между пальцами засеребрился какой-то металл. Лоб Морено прорезала глубокая складка.
— Это та вещь, которую вы показывали в Конго? — спросил Че. Макс кивнул. — Она подействует на всех разом? Их там больше сотни.
— Больше двух, — ответил Макс. — Откуда я знаю? Сейчас поймем. Хуже не будет.
Он крепче сжал кулак и закрыл глаза.
Из-за деревьев донеслось несколько разрозненных выстрелов, чей-то крик, и вдруг все затихло. На висках Макса вздулись жилы.
— Не стрелять! — заорал кто-то. — Не стрелять, это Гевара! Да вон же он!
Снова застрекотал автомат, и офицерский голос завопил, срываясь:
— Отставить огонь, брать живым! Бросайте оружие, Гевара! Сдавайтесь!
Че задрал брови и широко улыбнулся.
— Надо уходить на юг, пока они не разобрались, — сказал Макс.
— Там ущелье…
— Да, ущелье и скалы, но я знаю, где можно спуститься. Эта тропа не перекрыта, о ней никто не знает, ни солдаты, ни крестьяне, я нашел ее случайно, когда выслеживал одну разновидность… а, неважно. Уходим!
— Это может быть ловушкой, — сказал Анисето.
— А у вас есть выбор? — откликнулся Морено. — Решайте скорее, вряд ли их заморочило надолго.
Че приподнялся, подхватил одного из раненых и махнул рукой оставшимся в живых партизанам. Второй раненый повис на плече Макса. Пригибаясь, они нырнули в заросли, отходя по следу Морено.
По поляне снова начали стрелять, но отряд уже скрылся в джунглях.
Сергей открыл глаза, и в них сразу защипало. Из душа, зажатого в опущенной руке, хлестала исходящая паром вода. Плохо соображая, что делает, художник направил струю в лицо, смывая пену, медленно опустился на дно ванны, сел и обхватил руками колени. Его трясло крупной адреналиновой дрожью, в ушах еще звучали выстрелы. Это не было сном — слишком хорошо он ощущал, как давит на плечо ремень винтовки, как припекает затылок горное солнце. Слишком отчетливо чуял запах пороха, крови, джунглей. Видел каждый волосок в растрепанной бороде Че Гевары и обломанные ногти на руках этого человека, Макса… Из его рюкзака торчали обтрепанные края каких-то блокнотов. А очки Анисето лежали буквально у него под рукой, Сергей помнил стеклянный блеск, просто не сразу догадался, что это…
Вот как, оказывается, сходят с ума. С другой стороны, если ты понимаешь, что твоя крыша едет, значит, она все еще на месте? Обязательно ли сразу сдаваться психиатру? Не то чтобы Сергей всерьез боялся, что его запрут в дурдоме — все-таки он по-прежнему ощущал себя абсолютно нормальным. Однако если придется лечиться, неизвестно, как это скажется на способности рисовать. Некстати вспомнились двое коллег, которым пришлось выбирать между живописью и приемом антидепрессантов. Нет, психиатра стоит оставить на крайний случай. Что может вызвать осознанные галлюцинации? Одна из его одноклассниц, Аленка, стала невропатологом, и, говорят, отличным. Может, стоит сначала позвонить ей?
Сергей выбрался из душа и взглянул на часы. Время позднее, звонок придется отложить. Он налил себе чаю, закурил, глядя в залитое дождем окно. Он вдруг сообразил, что сражение, которое привиделось ему, было для Че Гевары последним — именно в том ущелье его взяли в плен. Так что же, подсознание выдало ему альтернативную версию событий? И этот странный мужик, Макс Морено. Фамилия казалась Сергею знакомой, но он никак не мог вспомнить, где ее слышал. Какое-то время он хмуро вглядывался в ореолы холодного, полного дождевых капель света вокруг фонарей и рылся в памяти, но, в конце концов, плюнул и лег спать.
В эту ночь ему ничего не снилось.
Вот было бы здорово, думала Юлька, если бы она и правда могла морочить головы с помощью волшебного кулона. Она тихо посмеивалась, пока доделывала партию талисманов и разбирала постель. Образ Сергея, ползущего по джунглям с винтовкой в руках и в берете со звездой, страшно веселил ее. В зубах у него была сигара. Она представляла себе пылающее революционным жаром лицо и закусывала губу, чтобы не рассмеяться вслух. Можно было бы заставить художника прожить все его картины. Можно было бы — Юлька согнулась и застонала от сдерживаемого смеха — заставить Любимую Заказчицу видеть, что она и вправду творит чудеса. А возлюбленного когда-то байкера, любителя вести задушевные беседы со своим мотоциклом — услышать, как машина отвечает ему и бодро бьет копытом, вернее, колесом. В ванной Юлька уже не могла сдержаться, хохотала в голос и плевалась зубной пастой, пока чистила зубы.
Если бы она узнала о событиях, произошедших с Сергеем, то, наверное, испугалась бы. Но Юлька ничего не знала и все еще посмеивалась, засыпая. Снились ей кролики, пауки и лисы, а еще, конечно, броненосцы.
ГЛАВА 7ВЗГЛЯД ЧИМОРТЕ
Ятаки, октябрь, 2010 год
Зеленоглазый дух лианы вел Ильича сквозь мир мертвых, и он чувствовал, как вздыхают, сдвигаются пласты реальности. Как будто долгие годы мир балансировал в неустойчивом равновесии, словно почва в горах после затяжных ливней. И вот кто-то бросил камешек — и тысячи тонн щебня и земли, пропитанной водой, начали движение, постепенно набирая скорость и мощь, чтобы превратиться вскоре в стремительные селевые потоки, сносящие все на своем пути. Всего лишь маленький камешек, подвернувшийся под колесо на сколькой обледенелой дороге.
И где-то в глубине, куда не было ходу даже самому сильному шаману, в трясине ужаса, жадности, страсти и поклонения чужим богам, тяжело ворочался готовый проснуться зверь Чиморте.
Ильич очнулся в темноте хижины, потный и дрожащий от слабости. Он потянулся, ища воду, и кто-то вложил кружку в его руку.
— Ты приехал, чтобы убить его, — сказала Таня.
Ильич гулко глотнул. Вода была теплая и пахла железом.
— Это был бы не самый плохой вариант, — сказал он. — Но уже поздно.
— Я знаю, — в голосе Тани звучало злобное удовлетворение. — Ты не сможешь помешать мне. И не можешь убрать его.
— Уже поздно, — повторил Ильич. — Ты не понимаешь… — Таня презрительно фыркнула, и Ильич вздохнул. — Мне позволят пожить в монастыре? Нет? Тогда я останусь в Ятаки.
