Антраги были убеждены, что никогда Генрих не был теснее опутан. Весь двор думал так, как они, и смеялся. Но Франция не смеялась. Когда видели, как Анриэтта д’Антраг насмехалась, дразнила, даже сердила этого короля, уважаемого всей Европой, все с ужасом говорили себе, что старик, подпавший под подобное иго, никогда не будет иметь сил сбросить его. Часто даже все Антраги, гордясь своим вступлением в королевскую домашнюю жизнь, лукаво спрашивали себя: как он нас прогонит, даже если бы хотел?
Однако царствовать таким образом было недостаточно. Звание королевы значит все для честолюбивой женщины. Анриэтта думала об обещании, подписанном королем. Иногда Антраги даже удивлялись своей деликатности. Прошел год, а от короля не требовали исполнения подписанного обещания. Год! Самые строгие приличия удовольствовались бы тремя месяцами траура. В своих частых совещаниях отец, брат, мать и дочь подстрекали друг друга потребовать долг от должника.
Анриэтта употребляла всю свою ловкость, чтобы разведать намерения короля. Ловкость не удалась. Она попробовала прямо приступить к делу. Однажды она рассказала королю, что в Европе ходили слухи о каком-то королевском браке.
Король перебил ее.
— Пусть ходят слухи, — сказал он и уехал на охоту.
В другой раз Анриэтта жаловалась, что ее оскорбили какие-то бродяги, назвавшие ее любовницей короля. Она плакала от стыда.
— Напрасно плачете, душа моя, — возразил Генрих и уехал в совет.
Анриэтта тоже держала совет и сказала королю в одну из его добрых минут:
— Я думаю, любезный государь, что у нас есть одно дельце, которое нужно устроить. Хотите, я пришлю к вам моего отца?
Генрих согласился, очень смеялся над этим предложением, назвал Антрага любезным тестем и уехал делать смотр.
Антраг сочинил речь и ждал аудиенции, но у Генриха никогда не находилось времени. Напрасно Анриэтта освежала его неблагодарную память, он никогда не вспоминал об этом дельце. Анриэтта сердилась, дулась. Генрих сначала этого не примечал, потом, так как эти ужимки мешали ему обедать с удовольствием, ему предложили ультиматум. Он сделался слеп и глух. Стали дуться больше прежнего.
Тут-то и встречаемся мы с ними после целого года. Генрих, скучая, возвращался в Париж. Анриэтту и ее мать призывал туда важный интерес. Д’Антраг хотел принудить короля к объяснению, если не лично, то через третье лицо, и потребовал аудиенции у Сюлли, и чтобы лучше объяснить министру, в чем дело, должен был взять Анриэтту в Арсенал.
Анриэтта, хотя дулась, однако старалась возбудить ревность в Генрихе. Она кокетничала с Бассомпьерром. Бедный король страдал, но был слишком умен, чтобы обнаружить это. Однако он боялся мстительной фаворитки, так что это путешествие в карете было нестерпимо для четырех путешественников.
В Нельи король нашел ждавших его лошадей; он вышел из кареты и увел с собой Бассомпьерра, не объяснив причины, что довело гнев Анриэтты до крайней степени. Эта гроза тотчас разразилась, как обе дамы остались одни в карете. Мария Туше сравнила это странное поведение короля с самыми дурными днями Карла Девятого.
— По крайней мере, — сказала она, — мой король имел преимущество, он входил в ярость. Это огромный ресурс для бедных женщин; с вашим королем, дочь моя, сладить нельзя, он никогда не сердится, а все смеется, это ужасно.
— Ужасно! — повторила Анриэтта.
— С ним никогда невозможно иметь объяснения.
— Если мы не имеем объяснения с ним, мы будем иметь объяснение с Сюлли; как удивится министр! он будет готов провалиться сквозь землю при виде обязательства, связывающего его короля. Я бьюсь об заклад, что король имел трусость не признаться никому. Надо положить конец насмешкам и таинственностям его хитрейшего величества.
— Я надеюсь, — сказала Мария Туше, — вы вспомните, с какой настойчивостью я потребовала этого обещания от короля. Оно спасает нас теперь, я это предвидела.
— Вы настоящая Минерва, — сказала Анриэтта.
Приехали к д’Антрагу. Там повторили урок. Сюлли согласился на требуемую аудиенцию. Отец вынул из самого крепкого сундука королевское обещание. Его прочли несколько раз, разбирали смысл и убедились в сотый раз, что права были непобедимы. Мария Туше села в ванну, а будущая королева с отцом поехала в Арсенал.
Сюлли работал в своем большом кабинете, окна которого выходили на реку против острова Антрагов. В этот день яркое солнце освещало бумаги министра. Эти радостные лучи согрели ему мысли; он ворчал и напевал, делая отметки, так как это была его привычка, когда он был в хорошем расположении духа. Он, верно, предупредил лакеев о знаменитом посещении, которого он ждал, потому что д’Антрага и его дочь тотчас ввели по приезде их. Никто не пользовался этим преимуществом у Сюлли; ни один государственный человек не умел до такой степени заставить уважать власть.
Увидев Анриэтту, он почти с любезным видом подал ей стул. Антраг сел возле дочери. Сюлли остался на ногах.
— Какой счастливый случай привел вас? — сказал он.
— Причина очень серьезная, отец мой объяснит вам, — отвечала Анриэтта тоном королевы.
— Я слушаю, — бесстрастно сказал Сюлли, — но будьте так добры, позвольте мне запечатать это письмо, которое король приказал мне написать Крильону в Прованс.
— Сделайте одолжение, — сказал д’Антраг.
Сюлли стал запечатывать письмо, не смотря ни на кого.
— Это по случаю печальной годовщины, — сказал он, — смерти очаровательного молодого человека… Не знали ли вы его?.. Его все знали… Эсперанс… Совершенное создание. Такие нас и оставляют.
Говоря таким образом, министр запечатал письмо и не мог видеть выражения мрачного недоверия, которое промелькнуло, как зловещая туча, по лицу Анриэтты.
— Как! Неужели уже год? — вскричал д’Антраг. — Стало быть, уже год как умерла герцогиня де Бофорри. Как проходит время!
— Теперь я к вашим услугам, — сказал Сюлли, отправив письмо.
Он сел напротив своих гостей.
— Мы приехали к вам, в олицетворенной прямоте и твердости, чтобы сообщить вам о трудном положении, в которое король поставил наше семейство.
— Как это? — спросил Сюлли.
— Король сделал мадемуазель д’Антраг очень большую честь, потому что он удостоил ее выбрать в подруги своей жизни; но эта честь подвергается опасности в эту минуту.
— Я не совсем понимаю, — сказал Сюлли, придвигая свой стул.
— Предмет щекотлив, и я боюсь объясниться слишком ясно.
— Напрасно, батюшка, — перебила Анриэтта с нетерпением. — Полуобъяснение не годится в нашем положении, и чтобы выбраться из них, мы требуем сильной руки. Король обращается со мной, как с любовницей, а я не любовница его.
— Вы? — вскричал Сюлли с чистосердечием, которое легко доставило бы репутацию комического актера. — Как! Вы не любовница короля? Ну, если бы вы не сказали, я не поверил бы!
