Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
Он старался сгладить враждебность, которую чувствовал, даже когда друзья пытались скрыть ее от него, и использовал свой авторитет, чтобы подавить надменность Гурго и успокоить задетые чувства Лас-Каза, сдержанного и нередко угрюмого человека. «В чем дело? – обращался он ко всем, – мало нам горя? Надо добавить еще, своими же руками? Если вас не останавливает мысль о том, чем вы обязаны друг другу, подумайте о том, чем вы обязаны мне. Неужели вы не видите, какую боль причиняете мне своими спорами? Когда вы вернетесь в Европу, а это случится скоро, ибо жить мне осталось недолго, вы будете известны тем, что разделили мое заточение на этой скале. Вы отбросите разобщение, которое сейчас существует между вами; вы будете говорить о дружбе и называть себя братьями по Святой Елене. Если когда-нибудь это всё равно придется сделать, почему бы не начать сейчас – не только ради вашего чувства собственного достоинства, но и ради моего мира и спокойствия?»
Несмотря на постоянную охрану, изгнанники иногда выходили под разными предлогами в город, чтобы получить хоть какие-нибудь новости о внешнем мире. Их сопровождал охранник, которому они поручали сторожить своих лошадей, получая таким образом чуть больше свободы. Владелец «Бриаров», назначенный поставщиком продовольствия в Лонгвуд, часто помогал им с крайне безобидной корреспонденцией, которая ограничивалась сообщениями на бытовые темы, а самое преступное сообщение касалось жестокости британского правительства. Пленникам следовало ограничиться этими безобидными посланиями и не делать ничего, что могло возбудить подозрение Лоу. Тем не менее Лас-Каз написал на куске шелка подробный отчет об их мучениях на острове Святой Елены; шелк легко было спрятать, и его доверили слуге, который собирался возвращаться в Европу. Лас-Каза раскрыли – либо из-за предательства слуги, либо из-за тщательного обыска, – и граф, который фактически нанес персональную обиду Хадсону Лоу, был вынужден покинуть остров. Вооруженный конвой взял его вместе с сыном под стражу и доставил в Джеймстаун. Губернатор сообщил Лас-Казу, что поскольку нарушены правила, запрещавшие тайную переписку, его отправят на Мыс, а оттуда в Европу. У него не оставалось выбора, кроме как подчиниться. Бумаги Лас-Каза осмотрели и обнаружили среди них дневник, в который он записывал беседы с Наполеоном, и рукопись итальянских кампаний. И то и другое временно конфисковали.
Наполеон страшно разозлился из-за подобного вторжения в его частную жизнь и потери столь нужного человека как Лас-Каз. Он потребовал назад рукопись, которую ему вернули, и горько сетовал, что Лас-Каза выдворяют за совершение столь естественного и невинного поступка – за описание страданий, которые ему довелось испытать. Довольно быстро стало ясно, что никто не помышлял о побеге, так как в конфискованных бумагах не нашли никаких намеков на подобные планы. Поскольку в это время у берегов Святой Елены не стояло ни одного судна, готового к отплытию, Лас-Каза задержали на острове, но запретили любые контакты с Лонгвудом. Это отсрочка дала Хадсону Лоу время подумать, и он понял, что в Европе Лас-Каз может причинить ему и английскому правительству больше вреда, чем на острове Святой Елены, ибо, став свободным, сможет высказать свое мнение о пережитых страданиях, и такое мнение дойдет до внимания английского парламента. Тогда Лоу обратился к Лас-Казу с предложением: ему позволят вернуться в Лонгвуд при условии, что он сделает выводы и больше не будет заниматься тайной перепиской. Однако те же мысли посетили и Лас-Каза.
Он рассудил, что может принести больше пользы Наполеону в Европе, чем на Святой Елене, если расскажет о том, как здесь обращаются с заключенными. К тому же, он беспокоился о здоровье сына, который плохо себя чувствовал в тропическом климате. И поэтому Лас-Каз отклонил предложение Хадсона Лоу. Ему не дали разрешения на встречу с Наполеоном без свидетелей; однако он сообщил своему повелителю о мотивах своего решения и, отправив ему некоторые вещи, находившиеся у него на хранении, в конце декабря 1816 года сел на корабль.
Отъезд Лас-Каза очень сильно подействовал на Наполеона. Из всей его свиты Лас-Каз был наиболее образованным человеком, к тому же владевшим английским языком. Наполеон был уверен, что на его решение главным образом повлияло желание рассказать Европе об обращении, которому подвергаются изгнанники, но чувствовал, что беспокойство за свое здоровье, а в особенности за здоровье сына, тоже сыграло роль, и предвидел, что подозрения губернатора, скверный климат и всяческие семейные обязательства постепенно сократят число тех, кто последовал за ним. Маршан, его камердинер, который хорошо читал и быстро писал, здравомыслящий и рассудительный человек, трогательно привязанный к своему хозяину и становившийся постепенно скорее другом, чем слугой, был самым частым слушателем этих восклицаний, вырывавшихся у израненной души и обращенных, казалось, к одному только Богу. «Если так будет продолжаться, – вздыхал Наполеон, – мы с Маршаном скоро останемся одни». Потом, обращаясь к камердинеру, он говорил: «Ты будешь мне читать и писать под диктовку, а когда закроешь мне глаза, вернешься в Европу и будешь наслаждаться достатком, которым я тебя обеспечу».
Первого января 1817 года представился случай для маленького домашнего праздника. Друзья Наполеона спешили выразить ему свое почтение с тем же рвением, как и в Тюильри, стремясь показать, что для них он остается императором Наполеоном. Пришли госпожа Бертран и госпожа Монтолон с мужьями и детьми, за ними – генерал Гурго, Маршан и все слуги. Увы! Какого счастья могли они пожелать Наполеону? Чтобы его жизнь на острове не стала совсем уж невыносимой; чтобы его здоровье ухудшалось не так быстро; чтобы некоторые симптомы, которые уже начали проявляться, не привели в излишним страданиям? Ибо никто не осмеливался надеяться, а тем более говорить о том, чтобы снова увидеть его на престоле Франции или хотя бы на свободе в Америке.
Наполеон выглядел печальнее, чем обычно – отчасти из-за навеянных этим днем воспоминаний, отчасти из-за отъезда Лас-Каза. Он принял свою свиту приветливо, с необычной для него в последнее время теплотой, и горячо поблагодарил всех за преданность. Он всегда любил дарить подарки и теперь иногда использовал спасенные Маршаном жалкие остатки своего состояния для выражения признательности тем, кто верно ему служил. На этот раз он выбрал подарки для детей, которых любил всегда, и эти подарки превратились для них позже в бесценные воспоминания.
День стоял хороший, и после этой трогательной сцены Наполеон с друзьями позавтракал в шатре адмирала Малкольма – единственном в Лонгвуде защищенном от солнца месте. Здесь Наполеон провел бо́льшую часть дня, и чудесная погода, внимание и душевные разговоры с друзьями постепенно прогнали печаль с его лица. Говорили о Франции и блестящем прошлом, но никто не обсуждал настоящего. Однако неожиданно
Ознакомительная версия. Доступно 46 страниц из 228
