Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
проявили себя здесь; казаки просто еще не знали их и за свой прием нас у себя не ожидали мести с их стороны. Впоследствии страх их жестокой расправы заставлял местных жителей быть гораздо сдержаннее в выражении своих симпатий к нам. И мы не могли винить несчастных: боясь за свое существование, мы вынуждены были уходить все дальше и дальше и ничем не могли обеспечить безопасность тех, кто доброжелательно относился к нам.
Помимо гостеприимства станицы, у меня осталось воспоминание о невероятной грязи в ней в распутицу и о философском отношении к ней жителей.
Посреди станицы протекала болотистая речка Мечетка; через нее был низкий «казенный» мост с деревянным настилом, давно прогнившим и покрытым на 1/2 аршина слоем жидкой грязи. На моих глазах в ней едва не захлебнулась обозная кляча, попавшая ногой в дыру настила. На берегу была сложена груда бревен для его починки. Но никто из станичников пальцем не шевельнул сделать это: «А нам ни к чему: мост казенный», – говорили они, утопая в грязи речки, объезжая мост.
Около церкви была какая-то яма с незасыхавшей грязью (по-видимому, там бил ключ). Прихожане из хуторов иногда попадали в нее и вымазывались в грязи, измучившись, вытаскивая повозки, – нередко возвращались домой, не побывав в церкви. Батюшка ездил в церковь через улицу иной раз на волах. Впрочем, мало ли на Руси дебрей с такой классической грязью…
По пути от Ольгинской раз нам пришлось остановиться на привал в хуторе, приютившемся в степной балке. В бедной хате, где я остановился, суетился вдовец старик крестьянин, принося нам молоко и хлеб.
Один из моих офицеров спросил его: «А что, дед, ты за кого – за нас, кадет, или за большевиков?» Старик хитро улыбнулся и сказал: «Чего ж вы меня спрашиваете… Кто из вас победит, за того и будем». Дед, по-видимому, верно определил отношение к нам русского народа.
Все шли пешком. Старшие начальники, в том числе и Корнилов, редко садились верхом: как-то неловко было пользоваться таким удобством передвижения, когда рядом, простыми рядовыми, с винтовкой на плече, шли израненные старые генералы и полковники…
Обычная группа впереди колонны главных сил: генерал Корнилов в полушубке с белым воротником и высокой папахе, с палкой в руке, с сумрачным спокойным лицом; рядом с ним генерал Романовский. Тут же генерал Деникин, среди штабных офицеров, в штатском пальто и черной шапке, с карабином через плечо. Плохо одетый, потеряв теплое пальто в Батайске, в дырявых сапогах, он сильно простудился и вынужден был скоро слечь в повозку. Генерал Алексеев ехал в экипаже. Несмотря на свое болезненное состояние, он принимал деятельное участие в жизни Добровольческой армии: высший руководитель нашей крошечной армии, министр иностранных дел, главный казначей наших жалких средств, он пользовался общим глубоким уважением, и мы, старшие, с грустью видели, что в штабе Корнилова к нему относятся не так, как он того заслуживал… Но, как всегда скромный, он ни на что не жаловался и везде уступал Корнилову первое место.
Часто к этой молчаливой группе присоединялся и я, если мой полк шел в колонне главных сил. Но разговор обычно не клеился: каждый был занят своими невеселыми думами…
Переночевали в станице Егорлыцкой и простились с Донской областью. Дальше – Ставропольская губерния. По слухам – здесь будет нам тяжело: местные жители-крестьяне уже охвачены большевизмом, и хотя он еще не принял определенного характера, но уже есть его преддверие – местные советы, тупая, бессмысленная ненависть к нам – «кадетам», которую раздувают части 39-й пехотной дивизии, недавно ушедшие с Кавказского фронта и расположившиеся в Ставропольской губернии, терроризируя население.
Первый более или менее серьезный бой с большевиками мы выдержали в пределах Ставропольской губернии, в Лежанке, 21 февраля. Был тихий зимний день. Слегка подморозило. Ветра не было. Снег уже сошел, и широкие черные поля терпеливо ждали теплого дыхания недалекой весны. После грязи и усталости последних дней идти было легко, да и в поход мы уже достаточно втянулись.
Впереди, в авангарде, шел Офицерский полк с генералом Марковым. За ним – главные силы – юнкера и корниловцы, в арьергарде за обозом – я, со своим партизанским полком. В 3–4 верстах перед Лежанкой нужно было переходить через широкий плоский бугор. Как только авангард показался на нем, высоко над ним разорвалась шрапнель со стороны Лежанки, и бело-розовое облако тихо поплыло по бледно-синему небу. За первой шрапнелью вторая, третья – также высоко и безвредно.
Знакомое, несколько забытое, чувство жуткой бодрости, подтянутости и жгучего любопытства охватило всех нас. Будет бой… Вот за этим спокойным голым бугром, может быть, ждет смерть. Рука крепко сжала винтовку, каждый мысленно пересчитал и запас своих патронов. Взоры всех невольно обращаются на начальника.
Этот момент – первый выстрел противника – я считаю, по своему боевому опыту, одним из важнейших в течение боя. В эти несколько секунд подчиненные делают решительную оценку своему начальнику, которого еще не видели в бою – и горе им и ему, если он не выдержит этого мгновенного экзамена: растеряется, засуетится, начнет волноваться, дрогнет его голос… Немедленно пропадет вера в него, явится недоверие и к своим силам, чувство подлой трусости холодной змеей заползает в душу каждого, и задолго еще до конца боя успех его поколеблен. Как справедливы исторические слова: «Побежденные войска разбиты уже до поля сражения…»
Конечно, в числе причин неудачи боя всегда есть и многие другие, но потеря веры в вождя и в свои силы, упадок духа войск – являются главными. Мне всегда казалось, что ни трусов, ни храбрых людей нет на свете: есть только умеющие держать себя в руках и теряющие голову в опасности. Чувство самосохранения настолько могущественно, что от него нет возможности отделаться, и я убежден, что самый отчаянный по виду храбрец испытывал не раз припадки такой трусости, что только силой воли заставлял себя не обратиться в зайца.
Все эти мысли, как теперь помню, пришли мне в голову, когда я заметил, как испытующе смотрят на меня мои партизаны после первой шрапнели… На душе у меня было жутко, как, вероятно, и у них, и так хотелось быть как можно дальше от этих бело-розовых пушистых комочков на светлом небе!
Но, взяв себя в руки, спокойно пошутил относительно слабой меткости большевиков, проехал вдоль колонны, смотря всем в лицо, – и экзамен выдержал: доверие было завоевано, и за весь Ледяной поход оно оставалось, к моей радости, неизменным.
Впереди начался бой. Я получил приказание подтянуть свой
Ознакомительная версия. Доступно 67 страниц из 331
