Джессика. Ох. Да конечноконечно Мехико ебаный ты идиот… неудивительно, что 137-я ходила кругами. Неудивительно, что приказы Джессике поступали с Запредельных Высот. Он ведь сам ягненочком кувыркался вокруг вертела, спрашивал Стрелмана, нельзя ли сделать чего-нибудь… Дурак. Дурак.
Он приезжает в Двенадцатый Дом на Гэллахо-Мьюз в смертоубийственном состоянии рассудка. Похитители велосипедов бегут по переулкам, старые профи гонят железных коней в приличном темпе шеренгой по трое. В окнах чистят перышки молодые люди с опрятными усиками. В мусорных баках роются дети. Во двориках по углам кружат официальные бумаги — сброшенная кожа Зверя, что вырвался на свободу. На улице необъяснимо засохло дерево — обернулось щепастым черным трупом. На передний щиток Роджерова мотоцикла брюхом вверх опускается муха, секунд десять бьется, затем складывает жильчатые чувствительные крылышки и подыхает. Раз, и готово. Это у Роджера первая. Над головой «коробочкой» пролетают «Р-47», по четыре галочки на штуку, КрасныйБелыйСинийЖелтый по белесому небу неизменной формы, одна эскадрилья за другой: либо военный смотр, либо еще одна война. За углом работает штукатур — заглаживает исшрамленную бомбой стену, на его сокол навалена соблазнительная, как творог, штукатурка, он работает непривычным мастерком, унаследованным от покойного друга, и в первые дни все еще дырявит стену, как подмастерье, блестящее лезвие пока не притерлось к его руке, силы у мастерка больше, чем штукатур умеет в него вложить… Генри был мужик покрупнее… Муха, которая вовсе не умерла, разворачивает крылышки и усвистывает дурачить кого-нибудь другого.
Ну ладно же Стрелман топочет в Двенадцатый Дом, гремит пробковыми досками по семи коридорам и пролетам, секретарши долгоруко тянутся к телефонам чертвозъми где же ты…
В кабинете нет. Но есть Геза Рожавёльдьи, и он энергично перечит Роджеру.
— Молодой человек, посты-дились бы та-кое тут устраи-вать.
— Заткни хабало, трансильванский недоумок, — рычит Роджер, — я шефа ищу, понял, только дернешься, и группу О, резус отрицательный, тебе никогда больше не тяпнуть, Джексон, эти твои клыки даже толокна не перемелют, когда я с тобой разделаюсь… — Переполошившись, Рожавёльдьи отступает за бачок с водой, в рассуждении самообороны пытается цапнуть вертящийся стул. Сиденье отлетает, и Рожавёльдьи остается с одной основой, каковая, так уж вышло к вящему стыду, есть крестовина. — Где он, — безвыходная мексиканская дуэль, Роджер скрипит зубами не поддавайся истерике, это непродуктивная роскошь, ты, с твоей нынешней великой беззащитностью, не можешь ее себе позволить… — Ну давай же, пиндос, выкладывай, или тебе никогда больше не видать гроба изнутри…
Тут вбегает секретарша, метр с кепкой, но дерзкая, эдакая толстушка, и давай стегать Роджера по лодыжкам налогами на сверхприбыль одной английской сталелитейной компании с 1940 по 44-й — у фирмы, кстати говоря, имеется общий с «Vereinigte Stahlwerke» патент на сплав, который использовался в муфтах трубопровода подачи жидкого кислорода, что шел в корму к «S-Gerät», в A4 под номером 00000. Однако Роджеровы лодыжки не приспособлены для восприятия такого рода информации. С секретарши спадают очки.
— Мисс Мюллер-Хохлебен, — так написано у нее на именной бирке, — песс отшкофф фи смотритесс тшутофишшно. Натеньте ихъ несаметли-тельно! — эта нацистская комедь вдохновлена ее фамилией.
— Я нье мокку ихъ найтти, — еще какой немецкий акцент, — я нье от-шень карашо фишу.
— Н-ну так поглядим-с, не сумеем ли мы вам помочь, — а! что это? Мисс Мюллер-Хохлебен!
— Ja…
— Как они выглядят, ваши очки?
— Таккие пелые…
— С хитрыми такими стразиками по всей оправе, фройляйн? а?
— Ja, ja, und mit[369]…
— И по дужкам тоже они — и-и еще с перышками?
— От страусс…
— Перьями самца страуса, выкрашенными в потрясающе переливчатый синий цвет, торчат по краям?
— Этто мои отшки, ja, — шаря вокруг, грит секретарша, — кте они, прошу фасс?
— Вот здесь! — ногой ХРУСТЬ, очки вдребезги на яркие арктические нарывы по всему ковру Стрелмана.
— Я-вам так скажу, — доносится от Рожавёльдьи из дальнего угла — единственного, кстати, в комнате, что не залит светом, да, тут у нас некая оптическая аномалия: простая и прямая квадратная комната, в Двенадцатом Доме никаких вам полиэдров причудливых форм… и все равно эта странная, необъяснимая призма тени в углу… не один и не два посетителя заглядывали сюда и обнаруживали, что мистер Стрелман не за столом, где ему должно находиться, а стоит в теневом углу — и, что больше всего пугало, яйцом в угол… Сам Рожавёльдьи привязанности к этому Углу не питает — несколько раз пробовал, но выходил, качая головой: «Мис-тер Стрелман, мне-не нравится там, совсем. Ну что за наслаждение от так-ого нездорового переживания. Э?» — воздев одну жуликовато-томливую бровь. Стрелман лишь смотрел так, будто извинялся — не за себя, а перед чем-то за Рожавёльдьи, — и отвечал: «Это единственная точка в комнате, где я чувствую себя живым», — в общем, по этому поводу на Министерский уровень отправился меморандум-другой, можете жопу на кон ставить. Если и дошли до самого Министра, то, вероятно, лишь конторским анекдотом. «О да-да, — качая мудрой старой головой, что заросла овчиной, высокая, почти славянская скула плющит глаз в невнимательном, однако вежливом смешочке, — да, знаменитый Угол Стрелмана, да… ничуть не удивился бы, окажись там призрак, а?» Рефлекторные хохотки от присутствующих мелких сошек, однако же лишь мрачные ухмылки от крупных сох. «Привлеките ОПИ, пусть глянут, — хихикает кто-то с сигарой. — Вот бедняга, решит, будто опять на Войне». «Точно, точно» и «Хорошо сказанул, нормально так» разносятся в слоящемся дыму. Среди этих конкретных сошек розыгрыши — самый писк, что-то вроде классовой традиции.
— Вы нам как скажете, — Роджер уже некоторое время кричит.
— Я-вам так скажу, — опять грит Рожавёльдьи.
— Вы нам скажете «Я вам так скажу»? И все? Тогда надо было сказать: «Я вам так скажу: „Я вам так скажу“».
— Я и сказал.
— Нет-нет — вы сказали «Я вам так скажу» один раз, вот что вы…
— А-га! Но я же сказал это еще раз. Я-сказал это… дважды.
— Но это имело место после того, как я задал вам вопрос, — не станете же вы мне доказывать, что два «Я вам так скажу» были частью одного утверждения, — если только, — это бы значило требовать от меня неразумной, — если только на самом деле, — доверчивости, а рядом с вами это есть в некотором роде, — мы не один человек, а весь диалог был ОДНОИ-ЕДИНСТВЕННОЙ МЫСЛЬЮ йяааагггххх а это означает, — безумие, Рожавёльдьи…
