столовой. Кажется, я немного увлекся. Не вызвать ли врача?
— Сами напросились, — сказал сержант.
— И то правда, — согласился Осберт.
Бреддок слушал эту беседу с некоторым удивлением.
— А что тут у вас?
— Ах, вы еще не ушли?
— Нет, не ушел.
— Хотите со мной поговорить?
— Да, хотелось бы.
— Сейчас, сейчас, сию минуту. Вот управимся — и я ваш. Ко мне, знаете ли, забрались воры.
— Кто-кто? — спросил Бреддок, но сразу же увидел, как два полисмена несут Гарольда, а еще два — Эрнста. Сержант, замыкавший шествие, покачал головой.
— Да, сэр, — сказал он, — так и прикончить недолго. Вы уж поосторожней… Сами виноваты, нет спора, но тоже люди.
— Вероятно, я вышел из себя, — признался Осберт. — Бывает со мной, бывает… До свиданья, сержант, спасибо. Ну Бэш, я к вашим услугам.
Бреддок замялся. Лицо его, бледное в свете фонаря, стало в передней зеленоватым.
— Так о чем вы хотели поговорить? — осведомился Осберт.
Гость что-то проглотил два раза подряд.
— Увидел, знаете, в газете про вашу помолвку, — объяснил он. — Решил спросить, какой вам сделать подарок.
— Спасибо, мой дорогой.
— А то все дарят одно и то же.
— Верно, верно. Ну, что ж, обсудим.
— Нет, я спешу. Лучше вы мне напишите до востребования: Африка, Конго, Бонго. Я как раз туда еду.
— Ладно, — согласился Осберт. — Какие у вас странные ботинки!
— Мозоли замучили.
— А шипы зачем?
— Уменьшают давление стопы.
— А, ясно! Спокойной ночи, Бэш.
— Спокойной ночи.
— Всего вам хорошего.
— И вам! И вам! — воскликнул Бреддок.
Ход слоном
Еще одно воскресенье продвигалось к концу, когда мистер Маллинер пришел в «Привал рыболова» не в своей фетровой шляпе, а в блестящем цилиндре. Сопоставив это с черным костюмом и с благоговейным тоном, каким он заказывал виски, я вывел, что он побывал в церкви.
— Хорошая проповедь? — спросил я.
— Неплохая. Говорил новый священник. Ничего, приятный.
— Кстати, о священниках, — сказал я. — Что было дальше с вашим племянником, о котором вы рассказывали?
— С Августином?
— С тем, который принимал «Эй, смелей!».
— Это — Августин. Я рад, нет — я тронут, что вы запомнили мою немудреную повесть. Мир себялюбив, нелегко найти хорошего слушателя. Так на чем мы остановились?
— Он стал секретарем епископа и переехал к нему.
— Ах, да! Что ж, перенесемся на шесть месяцев.
Добрый епископ Стортфордский (сказал мистер Маллинер) обычно начинал день в веселом, радостном духе. Входя в кабинет, он улыбался, если не напевал псалом; но в это утро мы заметили бы в нем какую-то мрачность. Подойдя к дверям, он помешкал и, с трудом решившись, взялся за ручку.
— Здравствуйте, мой дорогой, — сказал он как-то смущенно.
Августин приветливо посмотрел на него из-за кучи писем.
— Привет, епиша! Как прострел?
— Боли гораздо меньше, спасибо. В сущности, их почти нет. Это — от погоды. Вот, зима уже прошла, дождь миновал, перестал. Песнь Песней, 2, II.
— И слава Богу, — откликнулся Августин. — Письма неинтересные. Викарий святого Беовульфа[87] спрашивает насчет ладана.
— Напишите, не стоит.
— Хорошо.
Епископ смущенно потирал подбородок.
— Маллинер, — сказал он.
— Да?
— Вот вы говорите, «викарий». Естественно, я вспомнил о вчерашней нашей беседе… насчет места в Стипл Маммери.
— Да? — повторил Августин. — Ну, и как же? Епископ скривился от горя.
— Мой дорогой, — проговорил он, — вы знаете, как я вас люблю. Сам по себе я непременно отдал бы место вам. Но возникли непредвиденные сложности. Жена сказала, чтобы я назначил туда ее кузена. Он, — горько добавил епископ, — блеет, как овца, и не отличит стихаря от алтарной занавески.
Августин испытал естественную боль, но он был Маллинер, а значит — умел проигрывать.
— Ну и ладно, епиша, — сердечно заметил он. — Ничего, перебьемся.
— Сами понимаете, — сказал епископ, проверив, закрыта ли дверь, — непрестанная капель в дождливый день и сварливая жена — равны. Притчи, 27, 15.
— Вот именно. Лучше жить в углу на кровле, чем со сварливою женой в пространном доме. Там же, 21,4.
— Как вы меня понимаете, Маллинер!
— Что ж, — сказал Августин, — вот важное письмо. От какого-то Тревора Энтвистла.
— Да? Мы с ним вместе учились. Сейчас он директор нашей школы, Харчестера. Что же он пишет?
— Приглашает на открытие статуи лорда Хемела оф Хемстед.
— Тоже из нашей школы. Мы его звали Туша.
— Есть постскриптум: «Осталось бутылок десять старого портвейна».
Епископ поджал губы.
— Старый хрыч… то есть преподобный Тревор Энтвистл зря думает, что меня пленят столь мирские соображения. Но друг — это друг. Мы едем.
— Мы?
— Я без вас не обойдусь. Школа вам понравится. Прекрасное здание, построено при Генрихе VII.
— Знаю, знаю. У меня там брат учится.
— Вот как? Ах ты, Господи! Я там не был лет двадцать. Да, Маллинер, чего бы мы в жизни
