линии из тонких узоров превратились в глубокие изломы, и не осталось крови в ее теле, чтобы литься, осталась лишь чернота. И она сыпалась из ран ее, будто прах и пепел.
«Прах и пепел… — шептала она. — Тени и пыль…»
Она видела Марцелла, сидевшего на кровати её и грустно глядевшего на неё. Он тихонько поглаживал её по остриженной голове, и в черных глазах его сияла невыразимая тоска.
Ишмерай почудилось, что из спины разрывая ребра и кожу, выросли огромные кожистые крылья, будто у кунабульского чудовища. Но они не поднимали её ввысь. Они были настолько тяжелы, что из-за них Ишмерай не могла подняться.
Ей мерещился Калиго. Он сел на кровать, на то же место, где сидел Марцелл, и, разливая по комнатке черноту свою, начал долго глядеть на нее.
«Уходи», — выдохнула Ишмерай.
«Дети Шамаша повержены. Вы не можете более бороться»
«Ты уничтожил меня. Убил Марка, Марцелла, Александра, сломил меня. Поди прочь»
«Ты единственный выживший Рианор. И ты повержена»
«Лжёшь!»
Едва Ишмерай произнесла это, Калиго исчез, и комната вновь посветлела.
Ишмерай сжала одеяло, и боль, пронзив ее ладони, заставила ее открыть глаза и очнуться.
Комната была окутана в мягкий солнечный свет. В слегка приоткрытое окно заглядывал прохладный лёгкий ветерок, а под одеялом было тепло и уютно.
Вместо грязной туники и штанов на нее надели длинную светлую сорочку. Каждая царапина ее, каждый порез были тщательно обработаны густой мазью, а ладошки забинтованы. Но все тело ее было в синяках и кровоподтёках, и Ишмерай с отвращением и горечью отдёрнула полы сорочки, лишь бы не видеть этого кошмара.
Голова ее сильно болела, и когда она встала, тошнота резко подступила к горлу, и девушка с охом опустилась на постель, сжав голову. Ей хотелось подойти к окну и выглянуть на улицу, но она не могла подняться.
Тогда Ишмерай легла обратно, глубоко вздохнув. Она не знала, сколько времени прошло с тех пор, как ее спасли от солдат, она не знала, что ей делать дальше и как поступят с ней господин Майахоф и Дер Бернхард.
«А если эти узоры вновь проступали на моей коже? — в страхе подумала Ишмерай. — Или когда-нибудь проступят? Они отдадут меня обратно в тюрьму? Меня будут судить? И казнят? Как меня казнят? Как казнят осужденных за колдовство?»
С подобными мыслями девушка пролежала еще некоторое время, пока в комнату не вошла полная, но расторопная Агата, неся тарелку и кружку. Наткнувшись на пристальный взгляд Ишмерай, Агата так удивилась, что пролила на себя молоко из кружки и в замешательстве что-то затараторила.
Вскоре в коридоре послышались шаги, и в комнату вошёл господин Майахоф, бледный и встревоженный. Он подскочил к Ишмерай, взял стул, сел рядом с ее кроватью и выдохнул:
— Ох, нэсчастное дытьа! Как сдоровие твое?
— Благодарю вас, господин Майахоф. Лучше.
— Ты была очень плоха. Мы боялись, что… — он спохватился и посветлел. — Ныне все хорошо!
Он повернулся к Агате, что-то ей сказал, и женщина вышла. Лицо у господина Майахофа было доброе и морщинистое, а глаза сияли мягким грустным светом. Он печально улыбнулся ей, помолчал, а после заговорил:
— Тебе не следует и далее оставаться в этом месте, Ашег`ат. Дер Бег`нхард не сможет всегда быть с нами. Он очень занят. Ему надо много есдить по государству. Он не мошет долго быть далеко от Аннаба. Солдаты придут за тобой.
Ишмерай сокрушенно опустила глаза и тихо твердо произнесла:
— Я понимаю вас, господин Майахоф. Я подвергаю вас опасности. Я уйду. Обязательно уйду, как только вновь смогу ходить…
— Нет-нет-нет! — вдруг затараторил священник, сурово качая головой. — Я не желаю Ашег`ат уходить! И Дер Бег`нхард не желает. Он желает, чтобы ты поехала со мной в Зеесдорф. Там мой дом. Здесь только дела. Здесь опасно. В Зеесдорфе солдаты тебя не снают. В Зеесдорфе нет солдат! Дер Бег`нхард желает так, он желает помочь тебе, он мой друг. И я желаю помочь тебе.
Господин Майахоф опасливо обернулся и заговорил вновь, заговорщически понизив голос:
— Я снаю, что ты явилась сюда не из Унгарн. Твой дом в другом краю, и я чувствую это. Но мы желаем сохранить друг другу жизни, посему будем говорить, что ты из диких земель рядом с Унгарн. Посему забудь об Ашег`ат, если хочешь жить. У тебя ныне новое имя — Альжбета.
— Альжбета? — подивилась Ишмерай, нахмурилась, но смиренно вздохнула: — Хорошо, я буду Альжбета.
— Когда ты поправишься, мы отправимся в Зеесдорф, ибо здесь дела мои кончены. Как и заканчиваются дела Дер Бег`нхард.
Ишмерай кивнула и проникновенно произнесла:
— Куда вы, туда и я, господин Майахоф. Я буду кем заходите, где заходите, когда заходите. И имя возьму себе такое, какое вы захотите.
Священник оживился и, радостно что-то проворковав, спросил:
— Но откуда ты, Альжбета, знаешь этот язык? Кто учил тебя?
— Никто не учил меня, господин Майахоф, — удивилась Ишмерай. — Этой мой родной язык.
— Он не может быть родным, Альжбета, — не менее удивлённо произнёс священник. — Это мёртвый язык.
Ишмерай потрясённо поглядела на него, но ничего не успела ответить: в комнату, постучавшись, вошёл Гер Бернхард, и девушка съёжилась. Этот высокий мужчина с всегда угрюмым выражением лица, спасший ей жизнь, пугал ее всем своим видом.
— Альжбета, — тихо произнёс он, кивнув.
— Дер Бернхард, — прошептала Ишмерай.
Он что-то тихо сказал священнику, и тот спросил Ишмерай:
— Гер Бег`нхард спрашивает, как сдравие твое.
— Сдравие мое… весьма сносно, — призналась девушка, не улыбнувшись, лишь подняв на него все еще испуганный свой взгляд.
— Альжбета… — немного помолчав, проговорил Гер Бернхард на ее языке. — Вы… Вам долшно… уехать с Гер Майахоф в Зеесдорф.
Голос его, произнёсший эти слова на ее родном языке, до того поразил Ишмерай, что она оживилась и выдохнула:
— Я уеду с господином Майахофом в Зеесдорф.
И Дер Бернхард одобрительно кивнул.
— Только я должна буду выучить ваш язык, господин Майахоф, — сказала Ишмерай.
— Я научу
