силы в своих эгоистичных интересах{399}. Но если один искал виноватых, то все были уверены, что новое отношение к жизни приведет к тому, что новый век столкнется со значительными вызовами. Некоторые предвидели конец системы пожизненной занятости, в то время как другие, более встревоженные, считали, что этика, основанная на презрении к труду, означала, что в конце концов «общество зачахнет, и Япония, лишенная трудолюбивой рабочей силы, превратится во второстепенную страну».
Молодежь в беде, школы под огнем
Дети и подростки также были в центре общественного внимания в начале периода Хэйсэй. Лишь немногие могли оспаривать тот факт, что большая часть японских молодых людей были здравомыслящими, веселыми и хорошо воспитанными. При опросах общественного мнения подростки демонстрировали более тонкое ощущение социальной ответственности, чем их старшие товарищи. Они рассматривали ее как необходимое условие для превращения в хороших граждан мира, сохранения окружающей среды и повышения уровня жизни, даже ценой экономического роста. Тем не менее на протяжении 90-х старшее поколение испытывало все больше тревоги относительно неуловимого, но для них очевидного распада общественной морали, который проявлялся в отдалении детей от своих родителей, братьев и сестер, в беспорядках, в подростковом промискуитете и употреблении наркотиков.
Нацию также беспокоила упрямая задиристость, или ид-зимэ. С начала 70-х драки были частью школьной жизни. Задиры обычно издевались, унижали и избивали своих жертв почти каждый день. В одном случае участники издевательств заставили одного своего одноклассника быть у них на посылках, рисовали маркером у него на лице усы, заставляли его забираться на дерево и распевать там гимн школы, в то время как другие дети смотрели на все это, и даже устраивали его мнимые похороны. Психоаналитики не удивлялись, когда узнавали, что нарушители из числа идзи-мэ часто были выходцами из неблагополучных семей, в которых алкоголизм и насилие были обычным явлением. Но они никак не могли понять менталитет самых обыкновенных учеников, которые смиренно принимали на себя роль жертв. После того как мучители-одноклассники начали регулярно требовать с него крупные суммы денег, в том числе и невероятную сумму в 120 000 йен, Окочо Киётэру, ученик восьмого уровня начальной школы в префектуре Аичи, повесился 27 ноября 1994 г. Это был лишь один подросток, который совершил в тот год самоубийство после того, как подвергся издевательствам. Длинная записка, написанная Киётэру перед самоубийством, была наполнена безжалостными фразами в свой адрес и болезненным чувством вины по поводу любого аспекта его короткой жизни. «Если бы я просто отказался платить деньги, — писал он, — то ничего подобного бы не случилось. Мне действительно очень жаль. Пожалуйста, не обвиняйте людей, которые взяли эти деньги. Обвинять следует меня, поскольку только я отдавал деньги настолько безропотно». Обращаясь к своим родителям, он писал: «Я действительно сильно сожалею о том, что был причиной вашего беспокойства. Я был таким эгоистичным ребенком. Для вас было бы и на самом деле трудно иметь такого сына, как я»{400}.
Общество было обеспокоено также и ростом количества подростков, обвиненных в преступлениях. В послевоенные десятилетия преступность снижалась. С 1986 по 1996 г. количество подростков, зарегистрированных в полиции как правонарушители, уменьшилось с 1,6 миллиона до всего 800 000. Затем, в 1997 г., подростковая преступность подскочила на 20 % по сравнению с предыдущим годом. Более того, в 1997 г. подростки в возрасте от 14 до 19 лет, составлявшие всего 9 % населения страны, совершили 34 % всех убийств и ограблений, а также 45 % преступлений, связанных с насилием, таких как изнасилования и нанесение побоев. В число последних входили две с половиной тысячи хулиганских нападений на мужчин среднего возраста, которые молодые бандиты называли оядзи-гари («охота на стариков»).
Для многих ученых тот факт, что большинство малолетних правонарушителей происходили из среднего класса, был гораздо более тревожным, чем рост подростковой преступности сам по себе. Можно было понять, почему дети из бедных семей шли на охоту за стариками в послевоенные годы, когда 10 000 хулиганских нападений в год никого не удивляли. В 1955 г. около половины малолетних правонарушителей происходили из неблагополучных семей. К середине 90-х, однако, около 4/5 молодых преступников жили в семьях, где были оба родителя, а около 90 % могли быть отнесены к среднему классу. Многих взрослых шокировало то, что подростки, арестованные за грабежи, заявляли, что они просто хотели раздобыть денег на развлечения. По мере того как японцы становились все более богатыми, рыдали комментаторы, они, похоже, становились духовными банкротами.
Волна подростковой проституции, казалось, подтверждала это мнение. Само это явление обозначалось эвфемизмом «спонсорская дружба». Мужчины средних лет сходили с ума по молоденьким девушкам, которым надо было лишь набрать номер коммерческой голосовой службы, чтобы скинуть сообщение подобного содержания: «Я — шестнадцатилетняя ученица высшей школы. Я ищу кого-нибудь, с кем бы я могла встретиться завтра для спонсорской дружбы. Мой рост — 165 сантиметров, вес — 49 килограммов. Мне кажется, что я хорошенькая и остроумная. Моя цена — «5» [50 000 йен] за два часа»{401}. Позвонив, мужчина мог встретиться с веселой, хорошо одетой и, по всем внешним признакам, обычной ученицей, которая соглашается на секс только потому, что ей хочется сумочку авторской работы за 100 000 йен или других шикарных вещей известных брэндов, которые она не может позволить себе приобрести на деньги своих родителей. В 1995 г. Национальное полицейское агентство взяло под надзор более 5000 девушек за занятия проституцией и другие преступления, связанные с сексуальной сферой. Согласно опросу, проведенному правительством города Токио в октябре 1996 г., 4 % учениц высшей школы предлагали свою дружбу за деньги.
По мере роста малолетних преступников и проституток, система образования оказалась под огнем за то, что она упустила молодежь страны. Вероятно, главной причиной того, что детская преступность так пугала нацию, было то, что, как указал один эксперт, существует «национальное мнение, что наиболее важным ресурсом Японии являются ее дети, и наиболее важной заботой нации является образование»{402}. Воздух был заполнен подобными упреками. Некоторые родители критиковали учителей, за то, что те были слишком небрежными, в то время как другие заявляли, что чрезмерно суровое обращение школьной системы с их детьми привело к стрессам, вылившимся в криминальное поведение. Учителя предпочитали показывать пальцем на родителей. «Значительная доля вины за появление эгоистичных и неподатливых учеников, — писал один учитель, — должна быть возложена на то воспитание, которое дали
