но не причинила никому серьёзного вреда. Все они были пьяны, но реакция не подвела их — они отскочили вовремя.
Осознав, что проиграла, Ишмерай из последних сил кинулась к двери, но ее схватили. Она закрыла голову руками, лицом прижавшись к полу, где-то раздавался голос Маркуса, но ее не торопились убивать.
Она услышала разъярённый вопль Рица, схватившего ее за косу, оттянувшего ей голову. Сверкнул длинный нож с широким клинком, и Ишмерай уже почудилось, как лезвие разрезает ей горло, но она услышала жёсткий металлический звук. Боль стягивала кожу головы.
Ей ожесточённо резали волосы, ее красивые густые волосы. Они падали прекрасными прядями на пол, перепачканный ее кровью, и девушка отчаянно сжимала их. Солдаты ожесточённо смеялись, наблюдая ее отчаяние, наслаждаясь ее криками и рыданиями, кровавой слюной.
Маркус оттолкнул Рица от Ишмерай, оставив девушку растерянно сидеть на полу. Дрожащей окровавленной рукой она коснулась своей головы и закричала — громко, пронзительно, отчаянно — вместо роскошных черных волн, которыми девушка так гордилась с ранних лет, за которыми она так ухаживала, остались неровно порезанные пучки, густой уродливой шапкой покрывавшие её голову. Все волосы ее лежали на полу, на коленях ее, в лужицах ее же крови.
— За что?! — завизжала она на пьяных, но трезвеющих солдат, глаза которых начали светлеть, ибо вино медленно отпускало их. — За что?! Что же я сделала вам?!
Она отползла к стене и, ударившись о нее, прижалась к ней спиной, затравленно глядя на своих мучителей, с трудом дыша от боли. Особенно сильной боль казалась в боках — будто ей переломали все ребра.
Лишь Риц продолжал пьяно хихикать, Маркус попытался подойти к ней, но девушка закричала на него — бессловным был этот крик, но в нем слышалось все отчаяние ее и горе. Маркус отошёл прочь, все еще тяжело дыша, но бешенство уже отпускало его сердце. Разум медленно возвращался.
Ишмерай же казалось, что Маркус вновь хочет отдать ее им или сильно избить. Отчаяние придало ей сил. Она заметила, что сидела рядом с распахнутой дверью, вспомнила свой путь в эту комнату и мысленно рассчитала, где находился тот дом, который она видела из окна. Гнев и страх смерти оказались сильнее, чем слабость и боль.
Она подняла свой маленький кинжал, валявшийся рядом, метко пустила его в кого-то из солдат, подскочила и, превозмогая боль, кинулась по коридору к небольшой лестнице. Если солдаты и попадались ей, то они бродили по коридорам, словно сонные мухи, и не сразу осознавали, то мимо проносилась пленница, а вслед за нею неслась орава что-то ожесточённо кричащих товарищей.
Ишмерай не помнила, как выбралась из этого страшного дома. Она свернула в какой-то тёмный проулок, видом своим пугая уже проснувшихся горожан. Позади слышала крики солдат. И громче всех орал Ритц, от злости пытавшийся поспеть за остальными, но выпил слишком много вина. Ишмерай не звала на помощь. Она знала, что ей никто не поможет. И если дверь того заветного дома не откроется, она умрёт на его ступеньках.
Наконец, через несколько минут она влетела в закрытую дверь того дома, который искала, и забарабанила в нее окровавленным кулачком, закричав:
— Помогите, господин Майахоф! Помогите!
Солдаты настигли ее в следующее мгновение. Они навалились на нее и начали оттаскивать от двери, но Ишмерай вырывалась из последних сил, страшно крича, царапаясь, кусаясь. Пусть они убьют ее, но она не сдастся.
Дверь отворилась, и на пороге домика показался сам священник, господин Майахоф, и полная женщина в белом чепце и переднике за его спиной, в ужасе взиравшая на весь этот кошмар.
Девушка бросилась ему в ноги, обняв их, будучи в силах повторять лишь одно:
— Господин Майахоф! Господин Майахоф! Помогите мне! Не оставьте меня!
— Ашег`ат?! — потрясённо выдохнул он, поглядев на избитую коротко стриженную девушку. — Ашег`ат, неушто это ты?! — он опустился на корточки, приобнял трясущуюся девушку, лежавшую на пороге его дома и постанывавшую от боли и ужаса.
Голос его горько загремел по округе, и девушка много раз услышала ненавистное имя “Маркус” среди безудержного потока его осуждающих слов. Они спорили.
Еще одна пара рук вдруг схватилась за ее ноги, оттаскивая от священника, но Ишмерай приглушённо закричала, сильнее вцепившись в господина Майахофа. Вскоре послышался резкий голос женщины. Она выговаривала Маркусу, уперев сильные полные руки в крутые бока.
«Хекс», «хекс», бесконечное «хекс» неслось со всех сторон и било Ишмерай, но она решила, что от порога этого дома ее может оттащить лишь сама смерть. Руки священника разжимались от той настойчивости, с которой ее дёргали солдаты, пытаясь отнять у него, и Ишмерай приготовилась унести с собой на тот свет хотя бы одного солдата, как все это безумие прекратил лишь один оглушительный выстрел.
Солдаты перестали галдеть, отнимать жертву свою у милосердного священника. Замолчали все, и Ишмерай обернулась: перед входом стоял высокий мужчина, одетый несколько иначе и куда элегантнее, чем они. Его знали и его уважали, ибо ее мучители тотчас вытянулись в струнку, даже Маркус среди них, Риц же позеленел и попытался застегнуть штаны.
Мужчина был темноволос, на лицо суров и не слишком молод, гораздо моложе священника, но ненамного моложе Маркуса. За спиной его стоял роскошный вороной конь и несколько крепких, самого угрожающего вида мужчин. Ишмерай редко приходилось видеть столь безупречную осанку.
Незнакомец быстрым взглядом оглядел всю безобразную сцену, увидел худую, невысокого роста девушку, измученную, сильно избитую, коротко остриженную, и пытавшегося спасти ее священника, отчаянно удерживающего несчастную в своих уже немолодых руках.
— Дер Майахоф… — хмуро обратился к нему незнакомец, и полилась жёсткая, но красивая речь этого страшного края.
Господин Майахоф что-то отчаянно отвечал ему, а Ишмерай всё тряслась, ничего не понимая, боясь отпустить священника. Затем незнакомец начал выговаривать Маркусу, тот пытался возразить, но спустя несколько фраз, сказанных самым жёстким, грубым, ледяным тоном, отряд мучителей Ишмерай развернулся и поторопился восвояси.
— Дер Бег`нхард, Дер Бег`нхард! — облегчённо повторял священник, поглаживая девушку по голове, и Ишмерай поняла, что спаслась.
Незнакомец и священник помогли ей подняться на ноги, провели её в дом, плотно закрыв дверь, провели по маленькой передней, усадили за стол и укрыли пледом. Полная немолодая женщина в чепце начала
