и моментально остановил переполох в курятнике.
– Тоня, ты готова? Родион, где твой рюкзак?
– Зачем мне рюкзак, мы же вечером вернемся!
– А если утром вернетесь? Тоня, ты что, не собрала его?!
– Собрала, конечно.
– Берите собаку, а я возьму вещи.
Он посмотрел на семью. У обоих вид был деловой и немного напуганный.
Ему стало смешно и жалко их.
– На улице, – заговорил он, чтобы отвлечь их игрой «в детектив», – можно громко разговаривать и весело смеяться. Чем веселее и громче, тем лучше.
Тонечка заперла дверь на террасу, и они все вышли через парадное крыльцо.
В полном молчании.
– Тоня, – громко и весело сказал Герман, – ты компьютер забрала или оставила?
– У меня ноутбук, – откликнулась Тонечка с недоумением, – как будто ты не знаешь! Ты же мне его на день рождения подарил. За сто миллионов!
– Так забрала или оставила? – продолжал веселиться муж.
– Конечно, забрала! – наконец сообразила Тонечка. – Я должна работать!
– Вот и хорошо! Родион, а ты захватил альбомы?
Они забрались в машину – высокую, как танк, – и Родион сказал хмуро:
– Пап, это нечестно. Ты будешь преступников ловить, а я в альбоме рисовать?
– Никого ловить я не буду, – откликнулся отец, выруливая на пустую Заречную улицу. – Если Тонечка права, гопники явятся за добычей, мы их накроем и отправим в Москву. Серега Мишаков обещал помочь, персональный транспорт за ними прислать.
– Подполковник Мишаков? – спросила Тонечка. – Он же в Нижнем служит!
– Его обратно в Москву перевели. С повышением. Он теперь полковник.
– Но ведь их нужно как-то… схватить, – пробормотал Родион.
– Нет, – отрезал отец. – Не нужно хватать. Они обыкновенные ребята, ну, если мы все правильно понимаем. На них прикрикнуть построже, и достаточно. Не рисуй себе никаких романтических картинок. Сцены из боевика, как Тоня их сочиняет, уж точно не будет.
До «Капитанской бухты» добрались в два счета – надувшийся Родион, серьезная Тонечка и невозмутимый Герман.
Ворота стояли нараспашку. За воротами маялась Саша Шумакова.
Одета она была как-то странно – в футболку и толстовку, которые болтались на ней, словно внутри была пустота, и брезентовые штаны, завязанные на поясе бельевой веревкой.
Как только британский гиппопотам вполз за забор, Саша кинулась к нему.
Тонечка еще только открывала дверь, а она уже заговорила:
– Тоня, нельзя, чтобы Федор… этим занимался! Правда! Я не знаю, давайте лучше полицию вызовем, а?.. Он же в тот раз сказал, что, если найдет преступника, убьет. Он и убьет.
Тонечка оглянулась на Германа. Саша была в отчаянии.
– Александр Наумович, вы поймите! Тетя для него была самым близким человеком! Он же правда за нее убьет. И что тогда будет?
– Вы не волнуйтесь, – сказал Герман. – Никто никого не убьет.
– Да вы же не знаете подробностей! Он убьет, и его посадят в тюрьму навсегда! А это тоже убийство, он там погибнет! Я прошу вас, остановите его!
– Тише, – быстро сказала Тонечка. – Вон он идет.
– Здравствуйте, Антонина, – сказал подошедший Федор Петрович. – Я сегодня говорил вашему мужу, как ему с вами повезло.
– Я соглашался, – вставил Герман.
– Ну что? Поедем?
– Федор, – грозно проговорила Саша, – я прошу тебя.
Он посмотрел на нее. Герман усмехнулся.
– Я проконтролирую ситуацию, – пообещал он Саше. – Так будет лучше, точно вам говорю!
И Саша словно отступила – поверила.
– А где вы машину оставите? – Тонечка подошла к водительской двери и взялась за ручку, как за стремя коня, на которого уже взгромоздился рыцарь в сияющих доспехах. – Ты придумал?
– Да, я утром съездил, посмотрел. В кустах возле ручья оставим. Там никто не ходит, а подъехать можно. И близко от нашей улицы.
– Саша, – попросила Тонечка, – будь осторожен!
– Тоня, да что происходит?! Или ты сюжет придумываешь?
Он потянулся к ней, поцеловал, слегка оттолкнул и захлопнул дверь. Федор уже сидел на пассажирском месте.
Гиппопотам сдал назад, неловко развернулся и покатил по лесной дороге.
– Хорошо, когда за тебя беспокоятся, – сказал Герман лирическим тоном. – Приятно.
Федор промолчал.
– Федор Петрович, – Герман включил поворотник и вырулил на шоссейку, – вы, главное, мне не помогайте, хорошо?
– Что это значит?
– Я взял вас с собой, потому что вы все равно не остались бы в «Бухте», и мне пришлось бы еще контролировать и ваше появление, если бы вы решили внезапно явиться. Чтоб не подвергать вас опасности. Как гражданское лицо.
Федор посмотрел на него – нет, не шутит.
– Так что мы сейчас вернемся в дом вашей тети, осмотримся и подождем, как будут развиваться события. Вот и все, что мы будем делать.
Федор решил, что отвечать не станет. Он взрослый дядька, а этот самый продюсер разговаривает с ним, как со своим сыном Родионом шестнадцати лет от роду!..
Кажется, Герман понял, что переборщил, и добавил:
– Все нормально будет.
Они действительно бросили гиппопотама в каких-то кустах, перешли вброд ручей – вода была ледяной, а дно скользким, ноги вязли – и оказались на Заречной со стороны воды и берез, на заросшем изумрудной травой берегу, где так любила сидеть Лидия Ивановна.
В ее доме было пусто и светло – шторы все раздвинуты.
Федор прошел, остановился и огляделся. Герман за ним.
Тикали часы, должно быть, точно так же, как тогда, когда тетя была жива. Диван был почти отремонтирован, только сбоку еще торчал поролон.
– Тоня придумала работу сапожнику, – сказал Федор и улыбнулся. – Чинить диван.
– Она такая, – подтвердил Герман.
Дом был совсем небольшой, точная копия его собственного. Он обошел комнату, заглянул на кухню и в чуланчик.
Федор наблюдал за ним, словно кино смотрел про сыщиков и воров!..
– Подпол на кухне, – под нос себе сказал Герман. – Тонечка должна была сказать, что ценности спрятаны в подполе. Значит, вы в чулан, а я в ванную.
– Что?
– В засаду! – Герман засмеялся. – Вы сидите в чулане, а я в ванной. С вашей стороны парадная дверь, с моей – выход на террасу. Главное, если вдруг кто-то придет, ничего не делайте, вот совсем ничего! Договорились?
Федор пожал плечами. Такие распоряжения ему не нравились, словно этот тип знает что-то такое, о чем он, Федор, понятия не имеет, или уж так в себе уверен, что дальше некуда!..
Они еще постояли, прислушиваясь, а потом разошлись в разные стороны домика – в «засаду».
В этой самой «засаде» было невыносимо скучно.
Федор Петрович провел в чулане несколько самых скучных часов в своей жизни.
Постепенно он стал уставать, то и дело менять положение, ноги затекали, спина начала тихонько ныть, то клонило в сон, то, наоборот, хотелось встряхнуться и побегать.
Пару раз он даже выглянул из двери – ничего не происходило, день шел своим чередом.
