– Кстати, Лол, – сказал Диклан совсем другим тоном, – Исси просила перед тобой извиниться и передать, что ей с утра пораньше пришлось пойти в деревню – она там помогает своей тетке укладывать овощи в ящики. Для Конвоя. Ты ведь потом к нам придешь, да? И ночевать останешься, насколько я знаю?
– Да, если это удобно, – сказала моя внучка немного смущенно.
– Ну, конечно! Мы тебе всегда очень рады. И не стесняйся. Ты же все-таки не команда регби?
– Но все-таки лишний рот! И это так мило с вашей стороны, Диклан, что вы постоянно приглашаете Лол к себе, – сказала я.
– Гости, которые помогают доить коров, – это не просто гости… – Диклан умолк и выразительно возвел глаза к небесам.
– Ой, что это?! – Рафик, вытаращив глаза, смотрел в сторону Кайлин-пик.
Я сперва ничего не разглядела, но услышала какое-то металлическое жужжание, а Диклан возмущенно сказал:
– Нет, вы только посмотрите!
– Это самолет? – спросила Лорелея, словно не веря собственным глазам.
Ну да, вот он, только не самолет, а что-то вроде планера. Сперва мне показалось, что он большой, просто находится довольно далеко, но потом я поняла, что это совсем маленький планер и летит он совсем рядом, над холмами Сифин и Пикин, явно направляясь в сторону Атлантики.
– Дрон, – сказал Диклан каким-то странно напряженным тоном.
– Магно! – в полном восхищении воскликнул Рафик. – Самый настоящий НЛА!
– Мне семьдесят пять, – довольно ворчливым тоном напомнила я.
– НЛА – это неуправляемый летательный аппарат, – тут же пояснил мальчик. – Есть и большие самолеты, управляемые на расстоянии, и у них на борту бывают всякие камеры и приборы, а иногда даже ракеты, но этот, пожалуй, для ракет маловат. В Стабильности таких дронов много.
– И что он тут делает? – спросила я.
– Если я не ошибаюсь, – сказал Диклан, – он шпионит.
– А с чего это вдруг кому-то понадобилось за нами шпионить? – спросила Лорелея.
– Вот это-то и есть самый главный вопрос, – сказал Диклан, и в голосе его прозвучала тревога.
* * *
– «Я вздымаюсь из пор океана и гор…» – декламировала Лорелея, когда мы проходили мимо старой заржавевшей электроподстанции.
…Жизнь дают мне земля и вода.
Постоянства не знаю, вечно облик меняю,
Зато не умру никогда[269].
Странно, думала я, почему мистер Мурнейн выбрал именно «Облако»? Лорелея и Рафик не одиноки: у многих детей в Килкрэнноге с тех пор, как установилось Затемнение, погиб по крайней мере один из родителей.
– Ой, ба, просто невероятно, но я снова забыла этот кусок!
– «Ибо в час после бури…»
– Все-все, вспомнила:
Ибо в час после бури, если солнце – в лазури,
Если чист ее синий простор,
Если в небе согретом, создан ветром и светом…
– Э-э-э…
Возникает воздушный собор…
Я невольно посмотрела на небо. Воображение все еще проектировало крошечный сверкающий самолетик на голубом фоне небес. Не ту игрушку-переростка, какой мне показался неизвестно зачем залетевший к нам беспилотник – хотя и само по себе это было достаточно запоминающимся событием, – а реактивный самолет, лайнер, тянущий за собой инверсионный след, который сперва выглядит как четкая белая линия, а потом расплывается в белую, тающую вату. Когда же я в последний раз видела летящий самолет? Пожалуй, года два назад. Помнится, Рафик влетел в дом с совершенно безумными глазами, и я решила, что случилось что-то ужасное, но он схватил меня за руку и потащил на улицу, тыча пальцем в небо: «Смотри, смотри!»
Впереди на дорогу выбежала крыса, остановилась и посмотрела на нас.
– Что значит «возникает»? – спросил Рафик, подобрав с земли камень.
– Строится, становится все выше и выше, поднимается ввысь, – сказала Лорелея, – а не уходит в глубь земли, как пещера.
– Значит, у Диклана живот тоже возник?
– Ну, не то чтобы «возник»… Но пусть лучше Лол вернется к мистеру Шелли, – сказала я.
– К «мистеру»? – Рафик был изумлен. – Шелли – это девчачье имя!
– Это его фамилия, – сказала Лорелея. – Он – Перси Биши Шелли.
– Перси? Биши? Мама с папой, должно быть, его ненавидели! Спорим, его в школе просто изводили.
Рафик метнул заготовленный камень в крысу, но чуть промахнулся, и крыса поспешила скрыться в кустах. Еще совсем недавно я бы наверняка сказала Рафику, чтобы он перестал использовать живые существа как мишень, но с тех пор, как возник страх перед «крысиной лихорадкой», правила совершенно переменились.
– Продолжай, Лол, – сказала я.
– А я уже почти все прочитала.
Я смеюсь, уходя из царства дождя,
Я, как тень, из могилы встаю,
Как младенец из чрева, в мир являюсь без гнева
И сметаю гробницу мою.
– Очень хорошо, – похвалила я. – У твоего отца тоже была удивительная память.
Рафик сорвал цветок фуксии и высосал капельку нектара. Иногда мне казалось, что не стоило бы упоминать об Орваре в присутствии Рафика. Отца мальчика я никогда даже не видела. Но Рафик, похоже, ничуть не был огорчен и тут же продолжил расспросы:
– Чрево – это то место, где ребенок находится внутри матери, правильно, Холли?
– Да, – сказала я.
– А что такое «гробница»?
– Памятник, построенный в честь умершего человека, часто – в честь погибшего на войне.
– Я тоже не понимала это стихотворение, – сказала Лорелея, – пока мне Мо все не разъяснила. Оно о рождении и возрождении, а еще — о круговороте воды в природе. Когда идет дождь, облако расходует себя и вроде как умирает; а ветры и солнечные лучи строят купол голубых небес, который и есть гробница для умершего облака. Но потом дождь, который был тем умершим облаком, падает в море, испаряется и превращается в новое облако, которое смеется под голубым куполом небес – в своей гробнице, – потому что теперь оно возродилось. А потом оно сметает свою гробницу и поднимается все выше. Ясно?
Заросли утесника наполняли воздух ароматом ванили и звенели от птичьего пения.
– Хорошо, что мы проходим «Пуфф – волшебный дракон», – сказал Рафик.
* * *
У ворот школы Рафик, крикнув «Пока!», сразу ринулся к группе мальчишек, которые, раскинув руки, изображали парящие над землей дроны. Я хотела напомнить ему, чтоб он не забывал об инсулиновой помпе, но промолчала: он и так знал, что у нас в запасе осталась всего одна, да и ни к чему было смущать мальчика перед друзьями.
