Из-под лестничных перил высунулась голова Рафика.
– Простите, мистер Маринус, а у вас в Исландии есть зубные щетки?
– Сколько хочешь! На всю жизнь хватит. И дантисты тоже имеются. И называй меня просто Маринус.
– Класс! Ладно. Холли, скажи еще раз, что такое дантист?
* * *
Туман уплыл вдаль. Мы стояли на пирсе, и сумерки медленно затягивали залив Данманус. Мы – это Лорелея, Рафик, Маринус, шестеро исландцев, Зимбра и я; и все это происходило на самом деле. Мо пришлось оставить у моей калитки, потому что тропинка, ведущая вниз, к причалу, слишком крутая и каменистая, была ей не под силу. Ее чересчур храброе выражение лица, всхлипывания и слезы детей словно давали попробовать на вкус, каково будет мое ближайшее будущее.
– Закутайтесь хорошенько, – сказала детям Мо, – и помашите Дунен-коттеджу, когда судно будет покидать залив. Я тоже вам помашу.
Сторожевой корабль почти полностью скрывался в густой тени Мизен-Хед. Его местонахождение обозначено было только несколькими пятнышками света. В любой другой вечер его уже окружили бы лодки и шлюпки, собравшиеся, чтобы поближе рассмотреть этого невероятного стального гостя, но сегодня люди были слишком заняты наземными событиями и слишком травмированы трагедией, случившейся в Килкрэнноге, а потому исландское судно и продолжало спокойно стоять в полном одиночестве.
Сундучок вновь погрузили в моторку, пришвартованную к одной из бетонных опор пирса. Теперь в нем лежала одежда детей, их любимые книги, шкатулка-святилище Лорелеи, ее скрипка и коробка Рафика с крючками, поплавками и мормышками – Маринус заверила мальчика, что ловля лососей в Исландии первоклассная. Ключ от Дунен-коттеджа так и остался висеть у Рафика на шее, то ли случайно, то умышленно, я не знала, но ничего ему не сказала: это был его ключ. Я заметила, что он взял еще два белых камешка с берега возле пирса и сунул их в отвисший карман куртки. Затем мы все втроем обнялись, и если бы я могла выбрать какое-то мгновение своей жизни, забраться внутрь кого-то из них и сидеть там до скончания веков, как это делала Эстер Литтл, столько десятилетий находившаяся внутри меня, я бы наверняка это сделала. Ведь Аоифе тоже всегда будет там, внутри Лорелеи, как и Эд, как и Зимбра со своим холодным носом и нервным поскуливанием. Пес тоже прекрасно понимал, что происходит нечто очень важное.
– Спасибо тебе за все, ба, – сказала Лорелея.
– Да, – сказал Рафик. – Спасибо.
– Для меня это большая честь, – сказала я.
Мы наконец разомкнули объятья.
– Береги их, Маринус, – сказала я.
Я здесь именно для этого, ответила она мысленно, а вслух сказала:
– Конечно.
– Скажи от меня «до свидания» Исси и всем О’Дейли, и… вообще всем, – сказала Лорелея; из глаз у нее ручьем текли слезы, но совсем не от холода.
– И за меня тоже с ними попрощайся, – сказал Рафик, – а мистеру Мурнейну скажи: пусть он меня простит за то, что я так и не выполнил домашнее задание на деление.
– Вы сами им все это скажете, – сказала Маринус, – по планшетам.
Я не могла сказать «Прощайте!», потому что это слово казалось мне болезненно конечным, но и сказать «Ну, до скорого!» я тоже не могла: я понимала, что вряд ли когда-нибудь еще смогу увидеть и обнять этих самых дорогих для меня людей. Скорее всего, этого никогда уже не случится. Так что я изо всех сил старалась улыбаться, хотя сердце мое было уже выжато до капли, точно старая кухонная тряпка, и во все глаза смотрела, как лейтенант Эриксдоттир помогает Лорелее и Рафику сесть в лодку, а следом за ними садится снова полная молодых сил древняя Маринус.
– Мы свяжемся с тобой сразу же, как высадимся на берег в Рейкьявике, – крикнула она мне, уже стоя в лодке. – Это будет, скорее всего, послезавтра.
– Отлично! Обязательно сделайте это! – крикнула я ей в ответ, чувствуя, как тонок мой голос, как он напряжен, точно перетянутая скрипичная струна, которая вот-вот порвется.
Рафик и Лорелея смотрели на меня из лодки, не зная, что сказать. Маринус мысленно пожелала мне удачи, и я почувствовала, что она откуда-то знает и о моем «оживающем» раке, и о «черничках» в капсулах, недоступных для детей, которые надежно припрятаны «на всякий случай». Так что я просто кивнула в ответ этому Гарри-Маринусу-Веракрусу, ибо собственному голосу я больше не доверяла.
Высокий моряк отвязал лодку и оттолкнулся от пирса. В соснах Нокро заухали совы. Подвесной мотор заурчал, ожил. Этот звук заставил Лорелею сперва застыть, как изваяние, а потом встрепенуться, и я почувствовала, как ей страшно, потому что страшно вдруг стало и мне. Это была та самая точка невозврата. Моторка рванула прочь от пирса, описав крутую дугу. Ветер швырнул Лорелее в лицо прядь волос. Вспомнила ли она, что надо взять с собой шерстяную шапку? Слишком поздно. Над Нокнамадри-маунтин на Мизен-Хед проплыла пара неясных перекрывающих друг друга лун. Я вытерла мокрые глаза обшлагом старой флиски, и две планеты-пленницы снова стали одной луной, бледно-золотистой и сильно исцарапанной. Я вся дрожала. Близилась холодная ночь. Теперь моторка уже неслась прочь на полной скорости по темной, покрытой рябью воде, и Рафик махал рукой, и Лорелея махала, и я махала в ответ, пока могла хоть немного различать в шумном синем морском просторе их силуэты и белый след, тянувшийся за стремительно уходящей вдаль лодкой… Но вскоре не стало видно и этого, а набегающие на берег волны успели стереть все наши следы, и я чувствовала себя тоже стертой, исчезающей, превращающейся в невидимку. Но все же, наверное, чтобы началось новое путешествие, старое должно подойти к концу? По-моему, именно так.
