и тяжело вздохнул.
— Ты убийственно серьезна, Томми, — сказал он, присев на хвост василиска.
Тот давно привык дрыхнуть рядом с нами, не открывая глаз. Нам так было удобнее: яд тут, только руку протяни, чешуя и кровь тоже. Что этому чудовищу наши уколы? Думаю, он их и не чувствовал!
— Я мыслю логически и систематически, ты же сам меня обучал, — хмыкнула я, поглядывая на часы.
— Да, но ты подвержена стереотипам.
— Объясни, — велела я, добавляя свежую чешую василиска: он как раз перелинял, и материала у нас было хоть отбавляй. Часть, ясное дело, мы загнали в Косом переулке, часть передали моей родне, ну а прочее использовали для экспериментов.
— Единорог подпускает к себе целомудренных людей, — серьезно сказал Том. — Как думаешь, Томми, что входит в это понятие?
— Гм…
— Ты полагаешь, парни от двенадцати и старше таковы? Или уже в курсе, что да как?
— Подозреваю, что давно в курсе, — буркнула я. — Ты так уж точно!
— Именно, — спокойно сказал Том. — Девочкам в этом плане проще, хотя… сознайся, Томми, ты ведь фантазировала на кое-какие темы?
— Было дело, — созналась я, покраснев.
— Ну и какое это целомудрие? А я, сознаюсь честно, давно не девственник, — выдал он, и я чуть не уронила шумовку. — Да, Томми, но это не имеет никакого отношения к чувствам. Я нарочно поставил эксперимент: хотел выяснить, отличается ли чем-нибудь продажная женщина от… гм… самоудовлетворения. Оказалось — ничем. И если ты намерена врезать мне этой кастрюлей, то не нужно, меня в тот квартал провожал твой отец.
— Том, мне постоянно хочется тебя убить, — сказала я искренне. — Ну зачем тебе… Хотя нет, это неверный вопрос. Зачем тебе это понадобилось, я понимаю, но на что ты рассчитывал? И почему единороги до сих пор подпускают тебя к себе?
— Вот это я и хотел выяснить, — фыркнул он. — Принципа пока не понял, но, по-моему, суть не в телесном, а в духовном. Те женщины — это… ну…
— Средство?
— Да. Не более того. Я к ним ничего не чувствовал. Нет, сам процесс приятен, а вот потом как-то гадко делается, только и думаешь — уйти бы поскорее! Думаю, единороги прекрасно ощущают такие эмоции: где настоящее чувство, а где так… жалкое подобие правой руки.
— И ты предлагаешь попробовать самим, а потом проверить на них? — приподняла я брови.
— Ага, — улыбнулся Том. — Только все же сперва запасемся кровью, а то ты права: на одного Хагрида надежды мало. Он, конечно, еще нескоро себе даму сердца найдет, но мало ли?
— Извращенец, — припечатала я. — И уйди от котла! Уй-й-й…
— Потом доваришь, — сказал он, пригасив огонь и остановив кипение зелья. — Лучше полетаем, пока погода хорошая!
И снова мы встречали Рождество в Хогвартсе. Правда, в этом году было интереснее: в школу прислали беженцев из европейских школ, как Дурмштранга, так и Шармбаттона. Нужно ли говорить, что те и другие дичились друг друга, да и без стычек не обходилось! Том с искренним восторгом гонялся за дурмштранговцами, они знали много такого, чего не преподавали у нас, а вот шармбаттонки — те сами охотились на красавца англичанина. Том не возражал: нам нужны были ингредиенты и знания, а заговорив очередную француженку до тумана в глазах, он мог вытащить из девушки много интересного. Я не ревновала: Том был жесток, но так же был хозяином своему слову. Пускай на него с обожанием смотрела огромными синими глазами Марина Маринар из Шармбаттона с ее фарфоровым личиком и золотыми волосами, но моя воронья физиономия, как он выражался, была ему привычнее и дороже. Ну а красоточки затем и нужны, чтобы употреблять их по назначению, говорил Том цинично.
— Быть бы тебе чуть посимпатичнее, — добавлял он, — из парней мы бы тоже много вытряхнули.
— Давай Миртл пошлем, — предложила я. — Она не очень умная, ну так втемяшить, о чем спрашивать, я могу, а ты потом считаешь, что ей ответят!
— Думаешь, она пойдет?
— А то! Ей парней теперь только подавай, своих она уже всех перебрала, теперь вот на дурмштранговцев засматривается… Попробуем? Фигура-то у нее будь здоров, а с лица, как бабушка говорит, воду не пить! А уж если ей приворотки с собой дать, ну так, чуть-чуть…
И мы попробовали. Миртл Уоррен оказалась натуральной Мата Хари. Конечно, о себе она никогда не забывала, но заодно слушала в оба уха и смотрела во все глаза, поэтому кое-что любопытное мы почерпнули и от дурмштранговцев…
Ну а когда мы свели воедино все наши уловки и познания, то решили: мы на пороге открытия. Нам не хватало только опытной базы, и мы упорно изводили мышей, кроликов, крыс… Кошек больше не трогали, миссис Норрис и так от нас шарахалась, но нам и без того было достаточно объектов.
А еще мы освоили наконец аппарацию, и жизнь наша облегчилась в разы. Во всяком случае, на летние каникулы мы отбыли прямо с Астрономической башни, а не тряслись в Хогвартс-экспрессе!
— Я подозревал, что зять у меня будет психически неуравновешенным, потому что Томасина слишком уж серьезна, — сказал отец, выслушав отчет о наших приключениях, — но не до такой же степени!
— Папа, мы ничего плохого не сделали, — обиделась я.
— Да-да, — вздохнул он, пошуршав письмами с фамильным гербом. — То вам кровь, то вам книги, то еще что-то… Томми, вы там что, мир решили захватить?
— Это в перспективе, сэр, — улыбнулся Том. — Покамест мы проверяем модификации эликсира бессмертия, он же философский камень. Почти готово. И нет, на себе мы его еще не испробовали, вы же запретили. Тренировались на кошках и мышках.
— Папа, а ты обещал узнать, куда переселить василиска, — встряла я, — а то нам на будущий год школу заканчивать, как он без нас? И еще там есть такой забавный парень на два года младше, Хагрид, хвостом за нами ходит… Он с любой тварью общий язык находит, пригодился бы…
— Мерлин всемогущий, — сказал папа. — Пусть с вами отец разбирается, я вашей бурной деятельности противостоять уже не могу!
На том и порешили.
1944 — 1945
Мы поняли, что наше зелье дошло до кондиции, когда оно с первого касания превратило обычный ржавый гвоздь, выдранный из двери коровника, в золотой.
— Осталось опробовать его на человеке, — сказал Том.
— Ты сам говорил, что обидно будет застрять в возрасте шестнадцати лет, — заметила я.
— Еще обиднее будет умереть
