Марты ткацкий станок? Вот так. А ты хочешь получить все и сразу.»
«Ты говоришь о гладком полотне, — сказал тогда он. — А я — о турецком ковре, их тоже ткут на станке, но они узорчатые.»
«Настоящие, не фабричные порой ткут годами, — ответила я, — это искусство!»
«Пускай тогда пусть будет кружево, — не растерялся Том. — Видела, как его плетут? Ну или хотя бы о вязании — твоя бабушка и вяжет виртуозно, таких разноцветных узоров днем с огнем поискать, и ведь она это безо всяких схем делает, как придумается!»
Я тогда сдалась и только попросила, чтобы он хоть предупреждал, чем собирается заняться и где потом собирать его останки.
— Я добрался до подвалов, — сказал Том, улыбаясь от уха до уха.
— То-то от тебя так воняет, — хмыкнула я. — И ты грязнее бабушкиного борова.
— Да ну, — он очистил мантию мановением руки, — это чепуха. А что я там нашел!
— Ну что? Не тяни кота за хвост!
— Томми, там живет василиск… — прошептал он мне на ухо.
— Том, прекрати меня разыгрывать. Что делать помеси петуха со змеей в подземелье? Что он там ест? И почему его до сих пор не нашли?
— Он не помесь, — сказал Том и уселся на подоконник. — Это здоровенная змея, правда, просто колоссальная. Говорит, он принадлежал самому Слизерину, много лет спал в подземельях, а я его разбудил.
— Говорит?..
— Забыла? Я же разговариваю на серпентарго. И он признал во мне потомка Слизерина!
— Допустим, я поверю тебе на слово, — я скрестила руки на груди. — Но доказательств у тебя нет. Хоть бы чешуйку принес…
— А ты бы сказала, что я ее трансфигурировал, — сощурился Том. — Не веришь, да? Тогда пойдем, я тебе покажу и даже дам руками потрогать! У тебя найдется, чем глаза завязать?
— Это еще зачем?
— Затем, что я не хочу, чтобы он тебя взглядом окаменил. Мне-то это не страшно, я хозяин, а любого другого он запросто…
— Ага, я завяжу глаза, ты мне подсунешь какой-нибудь шланг, а потом заявишь, что это и был василиск, — это начинало доставлять мне удовольствие.
— Ладно, ты его увидишь, — подумав, произнес Том. — Но как только я скажу, закрывай глаза. Идем!
Увидев, куда он меня притащил, я опешила.
— Том, это ведь женский туалет!
— Ну и что? Вход в подземелья здесь. Подозреваю, раньше удобств в замке не было, а когда ставили сантехнику, просто использовали подходящие помещения, вот и все. А о ходе попросту забыли, а может, использовали как сток.
— Тогда понятно, почему от тебя так воняло, — буркнула я. — Том, а как мы спускаться будем? Ты хоть веревку взял?
— Нет, — улыбнулся он. — Не бойся, спустимся. Идем.
Он толкнул дверь, но тут же отшатнулся: в туалете кто-то горько рыдал.
— Поди посмотри, кто там, — велел Том. — Не надо нам свидетелей.
— Я и так скажу — это Миртл Уоррен. Опять на кого-то обиделась и ревет, — вздохнула я, вошла и подергала дверцу кабинки. — Эй, Миртл, ты, что ли?
— А тебе чего надо? — провыли изнутри.
— Освободи помещение!
— Иди в другое…
— Сама иди, я уже не успею! Миртл, имей совесть!
Та шмыгнула носом и открыла дверцу. Она была, мягко говоря, толстовата и прыщевата, в больших очках, косички — два крысиных хвостика, а вдобавок Миртл оказалась не слишком умной, зато страшно обидчивой. Словом, понятно, почему ее избрали жертвой для травли чуть не все однокурсники и не только.
— Ты что ревешь? — спросила я. — Опять обидели?
У нее снова задрожали губы, а очки запотели. Мне это надоело, поэтому я взяла ее за рукав, подвела к раковинам, сдернула очки и как следует умыла холодной водой.
— Кончай себя жалеть, — сказала я серьезно. — Это до добра не доведет.
— Тебе легко говорить, — всхлипнула она, дрожащими руками протирая очки. — Ты симпатичная и даже парень у тебя есть… Хотя, — добавила Миртл злорадно, — может, через пару годиков и тебя прыщами обсыпет.
— Может, — кивнула я, — это нормальное гормональное явление. Уж всяко я рыдать не стану, а приму меры.
— Какие?
— Перестану есть сладкое, схожу к врачу, он пропишет правильную диету. Кожу вполне можно вылечить, — пожала я плечами, а потом сообразила, что Миртл меня не понимает, и пояснила: — Чем стонать, сходила бы к медичке и попросила что-нибудь от прыщей, зелий полным-полно. И для роста волос тоже. И посоветовалась, что тебе можно есть, а чего нельзя, чтоб не разносило так.
Уоррен похлопала глазами и перестала плакать. Видимо, такое ей в голову не приходило.
— Кстати, от слез кожа раздражается и прыщи вылезают, — просветила я. — Чем больше ревешь, тем хуже. И сознайся, когда ты огорчишься, то берешь шоколадку или булочку?
— Ага… — Миртл вздохнула. — Тогда не так плохо становится.
— Возьми лучше яблочко или морковку, если не можешь не есть, — хмыкнула я. — Все, вытрись и иди, а то я уже сейчас не дотерплю…
Она ушла, а через полминуты в туалет ввалился Том и запечатал дверь заклинанием.
— Вот это, я понимаю, сеанс психотерапии, — весело сказал он. — Я там за углом прятался, видел, как Миртл бодрым шагом удалилась в сторону медицинского крыла.
— Это опять наука бабушки Марты, — улыбнулась я. — Она всегда все знает.
— Я заметил… — Том подошел к умывальнику и что-то прошипел над ним.
Кран вспыхнул опаловым светом и начал вращаться, потом умывальник подался вниз, погрузился куда-то и пропал из глаз, открыв разверстый зев широкой трубы, приглашавший начать спуск.
— Нам что, туда? — спросила я, приглядевшись. Труба казалась бесконечной.
— Именно. Держись за меня и не бойся. — Тут Том усмехнулся и добавил: — Взлетать я пока не научился, но не упасть в состоянии. Даже с грузом.
Я предпочла закрыть глаза и покрепче вцепиться в этого ненормального. Ощущение было, словно едешь на лифте вниз, а уж какие в этой трубе царили ароматы…
— Все, приехали, — сказал Том. Я даже не почувствовала приземления, только ноги вдруг коснулись пола.
Вспыхнул огонек. Видны были мрачные стены, покрытые то ли илом, то ли слизью.
— Приятное местечко, — поежившись, сказала я.
— Идем, нам туда, — потянул меня за руку Том, и вскоре мы стояли перед огромными дверьми, украшенными перевитыми змеями с изумрудными глазами.
Том снова прошипел что-то, и двери медленно отворились, пропуская нас в гигантский зал.
— Вот он, Слизерин, величайший из четверки
