приезжает папа. Только сейчас он настроен решительно. Поздоровавшись, сразу направляется в спальню, открывает шкаф и начинает вытаскивать мои вещи.
— Что ты делаешь?! — сразу срываюсь на крик.
Меня накрывает истерикой. Я только разложила всё аккуратными стопками, как всегда делает Гора.
— Ты едешь домой, Диана. — безапеляционно заявляет он.
Подскакиваю к нему и выдёргиваю из рук футболку, обдавая злостью. Слёзы обиды катятся по щекам, но я их не замечаю, пока не промокает футболка на груди. Ни слова не сказав, складываю вещи обратно, пока папа замирает, явно озадаченный моим неадекватным поведением.
— Поехали домой, дочка. Что тебе здесь делать одной? — сипло просит он, сжав сзади моё плечо.
Кладу на полку сложенные джинсы, глубоко вдыхаю и только после этого поворачиваюсь, глядя ему прямо в глаза.
— Я дома, пап. Это теперь мой дом. И я не одна. — бросаю взгляд на настороженно прижавшего уши кота и повторяю. — Я дома.
Я спокойна и уравновешена. Говорю ровно, даже без дрожи в охрипшем голосе. Взгляд прямой. Слёзы исчезают так же внезапно, как и появились. Даже пальцы не трясутся. Внутри в очередной раз появляется пустота, которая заполнится сначала надеждой, потом отчаянием, а после снова надеждой. Круговорот, к которому я уже привыкла.
— Я буду жить здесь. Хватит уже стараться меня вернуть.
— А если он не вернётся? — полушёпотом выталкивает папа.
Застываю с майкой в руках, которую сворачивала. Ей же и зажимаю рот, чтобы не заорать. Никто раньше не говорил этого прямо. Никто старался забрать у меня надежду. Никто не озвучивал, что я могу больше никогда его не увидеть. Сдерживая вой, роняю веки и рвано вдыхаю. Не оборачиваясь, выпаливаю:
— Вернётся. Он не мог оставить меня.
— Даже самые близкие предают. — не сдаётся родитель.
Распрямляю плечи и выдаю разворот на месте. Сжав ткань в кулаке, прожигаю отца взглядом.
— Да, папа. Даже самые близкие могут предать свою семью. Они могут обмануть, сказав, что заняты на работе, а потом изменить.
— Диана. — шипит с предупреждением в интонациях.
Вот только я не способна больше молчать. Внутри так много боли накопилось, что ещё немного, и она просто убьёт меня.
— Папа, я больше не ребёнок и знаю, что делаю. Я знаю, что Егор вернётся. Он бы никогда меня не предал. — вытаскиваю из кармана халата свёрнутый чек, который нашла у Северова в куртке, и передаю его отцу. Он внимательно изучает надписи, глухо вздыхает и смотрит на меня, возвращая бумажку. — Я верю ему. Верю.
Ночью опять накрывает. Раз за разом пробегаю глазами по чеку, датированному днём моего рождения.
Обручальное кольцо с сапфиром.
Разве мог парень, который собирался сделать мне предложение, просто исчезнуть по собственной воле? Нет. Но где же он тогда? Что случилось? Впервые я допускаю мысль, что больше никогда его не увижу. Именно это подкашивает сильнее всего. Мысль, что я никогда не коснусь его больше, не увижу хулиганскую усмешку, не услышу смех с заводящей хрипотцой и тихие слова о любви, не вдохну запах перца и моря, не утону в проклятой бирюзе его глаз, не усну в надёжных объятиях.
Кислотные слёзы выжигают глаза, катятся по щекам, вискам, подбородку, дрожащим губам. Волосы липнут к лицу и шее. В темноте и одиночестве больнее всего. Перестаю сдерживать сначала всхлипы, а потом и крики. Кусая кулаки, переворачиваюсь на живот, уткнувшись лицом в подушку, чтобы заглушить вой. Я ору во всю силу лёгких. Разрываю голосовые связки и раздираю горло.
Этого не может быть. Не может! Он вернётся! Должен вернуться! Он же обещал, что всегда рядом будет! Что только смерть разлучит нас!
Последняя мысль поднимает истеричный крик.
— Неееет!!! — воплем выдаю в подушку. — Неееет! Я не верю! Не верю! Ты вернёшься! Ты обещал, Егор! Я не отпущу тебя! Не отпущу!
Он не мог умереть. Просто не мог. Тогда папин одноклассник наверняка сказал бы мне.
Только под утро силы покидают не только тело, но и сознание. Просыпаюсь я к вечеру, но лучше бы уснула навсегда, чтобы не принимать тот факт, что моего любимого Хулигана может не быть в живых.
В ванне лежу даже тогда, когда вода полностью остывает, но я не делаю попыток согреться. Я же тоже умираю. Тлеет всё внутри. Органы отказывают по одному. Сначала я перестаю дышать. А зачем? Для чего? Без него мне это не надо. Без Егора я не хочу дышать. Я не хочу жить без него. Я просто не могу представить, как можно ходить по этой земле, если его не будет рядом.
Кто-то выдёргивает меня не только из воды, но и из темноты, в которую я провалилась.
— Диана, твою мать! Очнись! Что ты делаешь?! Давай, сестрёнка, открой глаза! — орёт Андрей, тряся меня за плечи.
С трудом разлепляю опухшие веки. Как только вижу перепуганного брата, рву пространство сбивчивым шёпотом, который оглушает контуженное сердце.
— Его нет… Нет… Нет…
Я бьюсь в истерике. Меня трясёт. Я луплю брата ладонями и кулаками. Вгрызаюсь в его руки, не понимая, чего хочу этим добиться. Он прижимает моё голое, мокрое, трясущееся тело к себе так крепко, что лишает возможности дышать. Так же беззвучно повторяю одно и тоже:
— Его нет… Больше нет… Нет…
Брат отрывает меня от груди, резко встряхивая с такой силой, что голова безвольно болтыхается взад-вперёд, а зубы клацают, и ором приказывает:
— Кричи! Кричи, блядь! Кричи, Диана! Ори! Отпускай! Давай, Диана! Ори! Выкричи всё! Отпусти!
Зависаю, не моргая, глядя в чёрные дыры его зрачков. И у меня так внутри. Чернота. Пустота. Там больше нет жизни. Я перегорела. Меня тоже больше нет.
— Ори!!!
Я молчу. Молчу. Молчу… А потом… Взрываюсь.
— Верни-ись! Я люблю тебя! Я люблю тебя, Егор!!! Я не отпущу тебя! Никогда, Егор! Ты слышишь меня?! Слышишь?! Я не отпущу!!!
Когда горло больше не способно выталкивать крики, скулю и вою на плече у брата. Он на руках относит меня в спальню. Одевает. Укладывает в постель. Накрывает одеялом и ложится рядом. Всю ночь
