на мертвых руках. Это видение будет преследовать меня до конца жизни. Непрошеные слезы подкатывают к углам глаз, но я усилием воли загоняю их обратно.
— Кто… кто победил? — она вновь поднимает глаза, не замечая того, что качает головой из стороны в сторону, словно желая отогнать страшное осознание.
Я горько усмехаюсь, вспоминая.
— Один безумный парень. Кажется, опять из людей Вильхельмо.
— Его… отпустили?
— Нет. Убив последнего раба, он сам окончательно повредился рассудком. Изрубил в мясо помощника распорядителя, кинулся на самого распорядителя… Его пристрелили из аркебузы, как бешеного пса.
— Но почему… почему… почему ты не сделал того, что задумал? — Вель высвобождает руки из моей хватки и сминает на моей груди рубашку. — Ты же говорил, что они все… что все получат свободу?
— Мы были не готовы, — повторяю я, как безмозглый осел, и отвожу взгляд в сторону. — Слишком рано.
— Погибли люди, — всхлипывает она, пряча лицо у меня на груди. — Я ничего не знала.
— Ты бы ничего не смогла сделать, Вель, — говорю я со вздохом и успокаивающе кладу ладонь на ее затылок. Невольно вдыхаю свежий аромат волос и запах топленого молока, окружающий ее легким облаком. — Не ты это начала, не ты установила правила, не тебе и брать на себя вину.
Вина целиком лежит на мне. Я дал людям надежду. Но я не мог позволить себе выиграть одну битву и проиграть войну. А для полной победы нужно, чтобы Вель сохраняла ко мне благосклонность и… родила сенатору Адальяро наследника.
— Не кори себя, Вель. Расскажи лучше, как чувствует себя Габриэла. Она все такая же крохотная или уже подросла?
— Подросла, — Вель приподнимает мокрое от слез лицо и пытается улыбнуться. В ее печальных глазах вспыхивает искорка материнской гордости. — Она такая… такая хорошенькая. И смышленая. Не поверишь, но она уже умеет распоряжаться слугами, не произнося ни слова!
Улыбаюсь в ответ на ее мечтательные улыбки.
— Я хотел бы увидеть ее снова.
— Ты увидишь, — обещает она серьезно, морща лоб. — Я не хотела приносить ее сюда, чтобы не вызывать пересудов, да и тебе пока лучше не появляться в поместье, но…
— Ладно, забудь, — поспешно добавляю я, понимая, что и в самом деле сказал глупость. Бойцовское логово — неподходящее место для сенаторской дочки. — Пусть растет, а там как-нибудь свидимся.
— Ты непременно ее увидишь, Джай, уверяю тебя. Я что-нибудь придумаю…
А я не могу придумать ничего лучше, кроме как закрыть ей рот поцелуем. Она позволяет, замирая в моих руках. Вкус ее губ одновременно соленый от слез и сладкий, словно цветочный нектар. Дыхание сбивается, сердце снова ускоряет ритм, я прижимаю Вель к себе слишком сильно… но она тут же высвобождается из объятий и стыдливо прикрывает кружевной накидкой грудь. С удивлением успеваю заметить, что сквозь тонкий корсаж проступили влажные пятна.
— Мне пора идти, — смущенно шепчет она, пряча взгляд. — Но я буду приходить к тебе снова. До встречи, Джай.
— До встречи.
Кажется, семейство Адальяро сумело-таки примириться с появлением нового домочадца. Изабель теперь не брезговала время от времени брать маленькую Габи на руки и нежно с ней любезничать, а Диего ежедневно справлялся о ее здоровье — пусть и сухим, официальным тоном — и время от времени подолгу смотрел на нее в колыбели. Он ни разу не прикоснулся к девочке и не подарил ей отеческого поцелуя, однако мое материнское сердце чуяло, что его враждебность по отношению к маленькой Габриэле развеялась без следа.
Я не могла винить его в холодности. В конце концов, все мы знали, что это не его ребенок по крови, хоть Габи теперь и носила фамилию рода. И он, разумеется, ждал от меня другого… Но при мысли о том, что мне придется родить для него еще одного ребенка — а в случае новой неудачи с девочкой, и не одного, мое тело непроизвольно цепенело. Для себя я решила, что отложу эту неизбежность настолько, насколько это вообще будет возможно.
По крайней мере, Диего больше на меня не давил.
Шли месяцы, Габи росла и становилась для меня все большей отрадой. У нее появились первые зубки, что сделало ее слегка более капризной, чем обычно, но Лей уверяла, что мне и с этим повезло, и капризы моего ангелочка — сущий пустяк по сравнению с воплями иных младенцев. Зато Диего подарил дочери по этому случаю лошадку, искусно вырезанную из мягкой древесины лиамской липы, а Габи одарила его за это полным восторга взглядом и тут же попробовала лошадку на зуб. Я впервые увидела, как при взгляде на дитя Диего улыбнулся.
К Джаю я иногда наведывалась, как и обещала, но… всякий раз, когда я заходила за высокое ограждение тренировочного городка, меня охватывало непреодолимое чувство вины. Иногда я ловила себя на том, что не понимаю, зачем здесь все эти люди… Чего Джай ждет? К чему стремится? Почему он позволил стольким людям умереть, хотя обещал избавление?
Габи я принесла к нему лишь однажды, и едва о том не пожалела. Мне казалось, что отовсюду на меня смотрят косые, осуждающие взгляды: зачем здесь ребенок? Однако позже я успокоила себя тем, что здесь живут дети Жало и Изен, а еще я заметила несколько округлившихся животов у здешних рабынь и немного успокоилась. Зато я с трепетом в сердце наблюдала за тем, как Джай берет малышку Габи на руки, как отходит с ней к окну, целует в лобик и что-то чуть слышно бормочет, склонившись над ее лицом, и это развеяло мои последние сомнения.
Правда, после этого случая Изабель, поймав меня на горячем, устроила такую головомойку, что я не знала, куда деваться, и решила, что со следующим свиданием Джая и Габи стоит повременить.
Хотя это было нелегко. Мне приходилось словами описывать ему, как дочь впервые засмеялась в голос, как сказала первое «агу», как впервые встала на четвереньки и едва не вывалилась из колыбели (после этого случая Диего заказал красивую кроватку с высокими бортиками и балдахином, и мы поставили ее в детской), как впервые она самостоятельно села, едва ей исполнилось полгодика. Джай любил слушать мои рассказы, а я любила смотреть, как он мечтательно улыбается и задумчиво кивает моим словам и собственным мыслям…
В начале зимы — никак не могу привыкнуть к удивительной смене сезонов на юге, противоречащей здравому смыслу уроженца севера — мы с Диего впервые представили Габи высокому обществу на свадьбе средней дочери сенатора Леандро Гарденоса. С этим немолодым уже человеком мне было приятно проводить время: как ни странно, разделенные различным мировоззрением, разницей в
