– Что ты делаешь, Флоренс? – резко окликнул ее Эрнест; сцена была жутковатой и раздражала его.
– Я? – усмехнулась Флоренс. – Я ищу вдохновения. Это лицо выглядит таким мудрым, возможно, она чему-нибудь научит меня. Кроме того, мы с ней так похожи – я думаю, она могла бы быть кем-то из моих предков.
«Значит, она тоже это заметила!» – подумал Эрнест.
– Положи ее обратно в шкатулку, Джереми! – распорядился мистер Кардус. – Мне придется заказать для нее воздухонепроницаемый ящик.
– Я сам могу его сделать – буркнул Джереми. – Обновлю свинцовые стенки первой шкатулки, а одну сторону сделаю стеклянной.
Джереми очень осторожно взял голову. Положив ее в дубовую шкатулку, он тщательно смахнул пыль, закрыл дверцу и повесил шкатулку на крюк, торчавший из деревянной настенной панели в углу комнаты.
– Ну хорошо, – сказала Флоренс. – Теперь, когда вы убрали вашего ангела-хранителя на место, я полагаю, мы можем пойти домой. Никто не хочет немного прогуляться вместе с нами?
Дороти сказала, что пойдут все – кроме, разумеется, мистера Кардуса, вернувшегося в свой кабинет. Когда дружная компания тронулась в путь, Флоренс улучила момент и шепнула Эрнесту, что хочет поговорить с ним. Это встревожило и расстроило юношу – он боялся Флоренс и хотел прогуляться с Евой; по всей видимости, все эти мысли явственно отразились на его лице.
– Не бойся! – усмехнулась Флоренс. – Я не собираюсь говорить тебе ничего неприятного.
Разумеется, Эрнест отвечал, что ничего неприятного она сказать ему и не может, девушка вновь слабо улыбнулась, и они немного отстали от остальных.
– Эрнест, – решительно начала Флоренс, – я хочу поговорить с тобой. Ты, конечно, помнишь, что произошло между нами два вечера назад на этом самом пляже.
– Да, Флоренс, я помню, – отвечал Эрнест.
– Так вот, то, что я сейчас собираюсь сказать, трудно выговорить любой женщине, однако я должна это сделать. Я ошиблась, Эрнест, говоря тебе, что люблю тебя, да еще и в такой необузданной манере. Сама не знаю, что на меня нашло – какой-то дурацкий порыв, наверное. Женщины по природе своей любопытны и взбалмошны, а я любопытнее всех прочих. Полагаю, я думала, что люблю тебя, Эрнест – мне так показалось, когда ты поцеловал меня; однако вчера вечером, когда я увидела тебя на танцах у Смитов, я вдруг поняла, что это было ошибкой, и ты мне просто симпатичен – не более чем я симпатична тебе. Ты меня понимаешь?
Он не понимал ровным счетом ничего, однако поспешно кивнул, чувствуя, что для него все складывается наилучшим образом.
Флоренс бросила на него быстрый взгляд и продолжала:
– Итак, сейчас, на том же самом месте, где я произнесла те слова – я беру их обратно. Забудем эту глупую сцену, Эрнест. Я ошибалась, говоря, что мои чувства глубоки, как это море – я думаю, они не глубже ручья. Однако прежде, чем мы закончим этот разговор, ответь мне на один вопрос, Эрнест.
– Разумеется, Флоренс, если смогу.
– Когда ты… ну… поцеловал меня в тот вечер – ты ведь на самом деле ничего не чувствовал? Просто шалость, порыв – но не потому, что ты любил меня? Не бойся сказать мне правду, если это было так – я не стану сердиться. Это ты должен простить меня – ведь я сейчас разрушаю твою веру, не так ли?
С этими словами она впилась в его лицо пронзительным и недобрым взглядом.
Эрнест отвел глаза, не в силах выдержать этот взгляд. Легкомысленная ложь, что мужчины не видят стыда в том, чтобы воспользоваться порывом женщины, просилась на язык – но он не мог заставить себя произнести эти слова. Он не мог сказать ей прямо, что не любит ее – и потому постарался ответить уклончиво:
– Я думаю, что ты, возможно, была более серьезна, чем я, Флоренс.
Она рассмеялась – и от этого смеха ледяные мурашки поползли по спине юноши.
– Спасибо за откровенность, это сильно облегчает дело, не так ли? Но знаешь… я ведь догадывалась. Особенно сегодня, когда стояла и смотрела на эту мертвую голову, как раз в тот миг, когда ты взял Еву за руку.
– Но как! – вскинулся Эрнест. – Ведь ты стояла спиной к нам!
– Да, но вы отразились в хрустальных глазах. Знаешь… когда я стояла и рассматривала вас в этом отражении, мой рассудок был чист и бесстрастен, словно я и была той мертвой женщиной… Я внезапно обрела мудрость. Однако нам пора, остальные заждались.
– Я надеюсь, мы останемся друзьями, Флоренс? – с тревогой спросил Эрнест.
– О да, Эрнест. Женщина всегда ревниво и с большим интересом следит за карьерой своего бывшего поклонника – а ты успел побыть моим поклонником примерно пять секунд – пока целовал меня. Теперь я буду следить за тобой всю оставшуюся жизнь, и мои мысли будут сопровождать тебя, словно тень. Спокойной ночи, Эрнест, спокойной ночи! – И она вновь улыбнулась насмешливой улыбкой, так похожей на улыбку мертвой женщины, и на мгновение задержала на юноше свой странный пронзительный взгляд.
Эрнест пожелал ей доброй ночи и отправился домой вместе с остальными, чувствуя, что в сердце его поселился холодный страх.
Глава 11. Глубокие воды
Джереми, не откладывая, занялся приведением в надлежащий вид «ведьмы» – так таинственную голову прозвали в Дум Несс; он изготовил воздухонепроницаемую витрину удлиненной формы, чтобы позволить красивым волосам растянуться во всю длину – однако сохранил и оригинальную защелку, и дубовую дверцу. Следующим шагом должна была стать подгонка передней стеклянной панели и откачивание из витрины воздуха. В результате витрина приобрела вид часов, и ее можно было вешать на стену в гостиной.
Он как раз этим и занимался, когда в гостиную заглянул непрошеный гость – это был уже известный нам мистер де Талор – и заметил, что Джереми сделал на редкость уродливые часы. Джереми, не любивший де Талора, отвечал на это, что он не будет так говорить, когда увидит всю вещь целиком – с этими словами он открыл дубовую дверцу и развернул витрину так, чтобы ужасные хрустальные глаза смотрели на де Талора. Результат превзошел все ожидания. На мгновение де Талор замер, потом ахнул, потом смертельно побледнел и отшатнулся назад. Джереми воспользовался этим и без лишних церемоний закрыл дверь перед носом де Талора. Надо сказать, что де Талор вскоре пришел в себя, однако в течение многих лет ничто не могло заставить его войти вновь в эту комнату. Что же касается самого Джереми, то нужно сказать, что поначалу он ужасно боялся «ведьмы», но со временем – а работа заняла несколько дней – страх ушел, и Джереми начал испытывать даже нечто вроде мрачного удовлетворения. Он проводил долгие часы в своей мастерской, шлифуя дерево и стекло, подгоняя петли и замазывая швы, – но голова при этом была свободна, и он выдумывал разные истории, в которых прекрасное и зловещее создание, чья голова таким чудесным образом сохранилась и попала к ним в руки, играло заглавную роль. Было так странно смотреть на эту презрительную усмешку, на это прекрасное лицо – и думать, что давным-давно, столетия назад, мужчины любили целовать эти губы и играть с этими густыми волосами.
