— Это будет очень глупо, — резко ответил врач,отрицая или, наоборот, подтверждая все вчерашние слова Сэма. Может быть, онпросто защищает себя, подумала Алекс, предупреждая ее об опасности. —Лучше приходите сегодня, чтобы мы побыстрее разобрались в ситуации. И еслипонадобится, мы назначим биопсию где-нибудь на следующей неделе. Ну как,устраивает это вас?
— Я… да, наверное… но я… очень занята сегодня. Завтраначинается процесс.
Она уже говорила ему об этом, но теперь она сновачувствовала отчаяние и испуг.
— Сегодня в два, — безжалостно сказал врач, иАлекс поняла, что спорить с ним она не в состоянии. Она молча кивнула, а потом,сообразив, что он не видит ее кивка, подтвердила, что придет к нему в два. Ксчастью, его офис находился неподалеку от ее конторы. — Вы не хотитеприйти с подругой?
Этот вопрос удивил Алекс.
— Зачем? — Он что, собирается причинять ей больили привести ее в такое состояние, что она не сможет обойтись без постороннейпомощи? Зачем брать подругу на прием к врачу?
— Я обнаружил, что многим женщинам трудно справиться сосложными ситуациями или большим количеством информации.
— Вы серьезно это говорите? — спросила Алекс, неверя своим ушам. Не будь она так удивлена, она бы рассмеялась. — Япрофессиональный юрист. С трудными ситуациями я сталкиваюсь ежедневно, а чтокасается информации, то за день я получаю ее больше, чем вы за год.
— Информация, с которой вы имеете дело, как правило, некасается вашего здоровья. Даже врачи, у которых обнаруживаются злокачественныеобразования, чувствуют себя не в своей тарелке.
— Но мы же не знаем, есть у меня злокачественноеобразование или нет.
— Вы совершенно правы, мы не знаем. Ну что, до двухчасов?
Алекс захотелось сказать «нет», но она знала, что не должнаэтого делать.
— До встречи, — ответила она и яростно бросилатрубку на рычаг. Объяснить ее гнев было легко — гормоны и то, что врач был потенциальнымносителем страшного известия. Она смертельно боялась его. Немного успокоившись,она позвонила одной из своих помощниц и дала ей необычное задание — навестисправки о каждом из трех врачей, чьи имена дал ей доктор Андерсон.
— Я хочу знать о них все: и хорошее, и плохое, и то,что о них думают остальные врачи. Я не знаю, куда именно вы будете звонить, нопопробуйте все — пресвитерианские церкви, медицинские школы, в которых онипреподают, и так далее.
Постарайтесь не пропустить ни одного источника информации. Ине говорите никому, что делаете это для меня. Все ясно?
— Да, миссис Паркер, — послушно ответилапомощница.
Она была самой работящей подчиненной Алекс, так что та моглабыть уверена, что девушка соберет всю необходимую ей информацию.
И всего через два часа у нее были сведения о Питере Германе.Алекс уже собиралась уходить, когда в кабинет быстрым шагом вошла еесотрудница. По ее словам, этот врач был суров со своими пациентами, нобезупречен с профессиональной точки зрения. В одной из самых престижных больницей сказали, что он отличается консерватизмом, но считается при этом одним излучших хирургов города. Что касается двух других врачей, то информация о них небыла такой полной — было известно, что они, не многим уступая Герману в своихпрофессиональных качествах, с пациентами обходятся еще более строго, чем он.Двое остальных названных Андерсоном врачей были не чужды тщеславию и придавалиочень много значения своему авторитету в медицинском мире. Впрочем, Герман тожепредпочитал общаться с врачами, а не с пациентами; Джон Андерсон скорее всегоуважал его именно за это.
— По крайней мере он знает свое дело, хоть он и непрекрасный принц, — подытожила Алекс и со словами благодарности велеласвоей сотруднице продолжать собирать сведения о двух остальных хирургах. Садясьв такси, она стала думать о том, что скажет врач, увидев серую массу на еемаммограмме.
Теперь у нее было две версии: оптимистичная, принадлежавшаяСэму, и более зловещая, высказанная Джоном Андерсоном, которую Сэм назвалглупой, и Алекс рада была с ним согласиться.
Но Питер Герман, к сожалению, не разделял мнения Сэма.
Он сказал Алекс, что уплотнение на маммограмме — это скореевсего опухоль, и ее глубокое расположение в груди и форма заставляютпредполагать злокачественность. Разумеется, до того, как станут известнырезультаты биопсии, ничего определенного сказать было нельзя, но его опытподсказывал ему, что это опухоль, и опухоль опасная. Дальнейшие действиязависели от стадии развития злокачественного процесса, от степени ее проникновения,от гормональной восприимчивости и от наличия метастазов. Врач разговаривал сней холодно и конкретно, и картина, нарисованная им, была совсемнеутешительной.
— И что все это означает?
— Я не могу вам сказать, пока не буду знать точно. Влучшем случае вам предстоит лампэктомия. Но может понадобиться и болеесерьезная операция, а именно — умеренно радикальная мастэктомия. Этопроверенный способ полностью избавиться от этого заболевания; разумеется,многое зависит от стадии развития опухоли и степени проникновения.
С этими словами он показал ей таблицу, состоявшую изнепонятных букв и цифр, которая ровным счетом ничего ей не сказала.
— А что, мастэктомия — это единственный способизбавиться от болезни? — как-то отстраненно спросила Алекс, понимая, чтовопрос ее звучит глупо. Она была в полном смятении и чувствовала себязаконченной идиоткой. Из высокопрофессионального юриста она вдруг превратиласьв простую женщину.
— Не обязательно, — ответил Герман, —возможно, понадобятся облучение или химиотерапия. Опять-таки это зависит отразличных факторов и степени распространения.
Облучение и химиотерапия? И плюс к этому умереннорадикальная мастэктомия? А может быть, проще ее сразу убить?
Возможно, ей придется изуродовать свое тело и к тому жевытерпеть все чудовищные последствия лучевой или химиотерапии… Алекспочувствовала, как при одной мысли об этом к ее горлу подкатывает тошнота. Сэмс его оптимистическими прогнозами и предупреждениями о чрезмерно осторожныххирургах сразу отступил на второй план. То, что говорил ей Герман, было гораздоболее реально и при этом так ужасно, что мысли ее путались.
— В чем конкретно будет состоять эта процедура?
— Для начала мы назначим биопсию. Я бы предпочел делатьэто под общим наркозом, поскольку опухоль находится слишком глубоко. А послеэтого решение придется принимать вам.
— Мне?
— Да, это было бы желательно. Вы должны сделатьразумный выбор. Эта область медицины предоставляет несколько возможностей втаких ситуациях. От меня здесь зависит далеко не все.
— Но почему? Ведь вы же врач.
— Потому что этот выбор влечет за собой определенныйриск и неудобства. В конечном счете это ваш организм и ваша жизнь, поэтомуокончательное решение остается за вами. Но при ранней диагностике, как в данномслучае, я всегда советую мастэктомию. Это самый разумный и надежный путь. Черезнесколько месяцев вы при желании сможете сделать пластическую операцию, чтобывосстановить внешний вид груди.
