Меня часто упрекают в том, что я избегаю трудностей.
Это абсолютная правда.
Но я делаю это не из лени или страха, просто трудности проявляют во мне дремлющую половину меня, которую лучше не тревожить. Когда всё гладко, я кроток, но если что-то идёт не так, я делаюсь вспыльчивым.
Вот и теперь что-то тяжёлое и густое колыхнулось во мне, как масло в чане, и я сам не понял, как оказался возле печника.
Только что был тут, а потом вдруг сразу там.
Стремительно переместившись, мой персонаж принялся молотить по мерзкой густой бороде.
Печник упал, ударившись затылком о сложенные возле камина кирпичи.
Мой персонаж вскочил на него верхом и начал терзать, как терзают подушку, в которой зашиты драгоценности.
Бешенство не иссякало.
Бешенства хватило на то, чтобы схватить один из кирпичей и несколько раз крепко ударить ненавистную бороду.
Я зажмурился.
Боялся потерять сознание, увидев что творю.
А я не хотел терять сознание, не хотел останавливаться.
Под моими ударами голова печника издавала звуки.
Борода пружинила, как резиновая почва нашего края.
Как говядина в вакуумной упаковке.
Никто не вис на моих руках и не препятствовал.
Глава 20
1
Когда я почувствовал избыточность, то осторожно посмотрел.
Лицо печника стало напоминать раздавленную ягоду, рот сделался дырой, как у знаменитой римской скульптуры «Уста истины».
Ассоциация оказалась так сильна, что я, продолжая сидеть на груди у поверженного врага, потянулся к его рту.
◆
Что там в этой черноте?
◆
Наконец вмешались окружающие.
Меня взяли под локти и помогли подняться, ноги мои скользили в образовавшейся луже, хрустнула очередная улитка.
– Надо сразу солью посыпать, иначе потом не отстираешь, – богиня засуетилась, посыпая солью пятна на моих шортах.
– Я сама, – сказала Кисонька, намекая, что нечего трогать чужого мужа за шорты.
Богиня с шумом поставила солонку на стол, она мол просто хотела помочь, но если в её помощи не нуждаются, то и не больно-то надо.
2
Мы стояли, не произнося ни слова.
У меня дёргался подбородок.
Со стороны дороги доносился шум автомобилей.
Во рту у печника надулся и лопнул пузырь.
◆
– Я увидел вас вместе. Там. А теперь тут. И ты массируешь ему плечи.
Скороговоркой я начал обосновывать произошедшее.
– Я сделал это ради нашей семьи. Ради нашей любви.
Никто мне даже не поддакивал. Полная тишина.
– Я убил человека.
По небу летит самолёт.
– Я убил человека.
На дороге стучит копёр.
– Я убил человека…
– Ты убил человека, – подтвердила Кисонька.
◆
Спасибо тебе, любимая, за эти слова!
Они вытянут меня из небытия.
Они разобьют скорлупу отчуждения.
Твои слова объяснят мне всё заново.
Твои слова отстроят мой мир из праха.
– Что я наделал? – спросил я.
– Ты убил человека.
Одно за другим Кисонька посолила все пятна на моей одежде.
– Это ты виновата, не надо было его возвращать.
– Я?
– Зачем он тут так долго торчал? Зачем лез в нашу спальню? Обязательно было массировать ему спину?
Кисонькины губы затвердели от злости.
– Я делала это ради нас! Я хотела, чтобы он побыстрее тут всё закончил! Чтобы в нашем доме был порядок и уют!
– Не надо было его возвращать, – с тоской сказал я.
– Ты сам его вернул!
– Я?!
– Да, ты! Нассал на его бороду, и он опять родился. Как Персей из золотого дождя.
– Херня какая-то. Сама его вписала обратно и на меня валишь.
– Я его не вписывала! От него даже пахнет как от тебя.
– Приятно слышать!
– Я даже его немного перепутала с тобой. Поэтому и стала массировать. Видимо, причина в твоём ДНК! – Кисонька развила свою теорию как-то совсем уж запредельно.
– Послушай себя! – закричал я. – Это какое-то безумие!
3
Я увидел испуганную, забившуюся в угол собаку.
Подскочил и пнул.
А потому что нечего поджавши хвост в угол забиваться.
Ишь чего, хозяина боится!
Боишься? Получай.
Собака шарахнулась в сторону Кисоньки и спряталась за неё.
– Совсем с ума сошёл? У неё сердце колотится, как будто сейчас выскочит.
Кисонька взяла из вазочки вафлю и дала собаке. Та не стала есть.
– Бедняжка, даже вафлю не ест, – сказала Кисонька.
◆
До чего я докатился?
Убил печника, пнул собаку, она теперь даже вафлю не ест.
Собака быстро дышала и смотрела на меня глазами глубоко шокированной порядочной женщины, которая отдала себя всю, а её чувства растоптали.
Мне стало так горько, что я схватил вафлю прямо с пола и откусил.
Почувствовал во рту что-то инородное, достал.
Улитка.
Осмотрев вторую половину вафли на предмет улиток, я отдал её собаке.
Вложил в пасть.
Собака не сжала челюсти и вафля выпала из них.
– Ну прости меня! – сказал я. – Прости меня, пожалуйста.
Я поднял обслюнявленную вафлю и снова сунул собаке в морду.
