Книга Две недели до любви - Холли Шиндлер

– Что это с вами? – выпаливаю я, не успев подумать.

– Знаешь, что мы раньше с ним праздновали? – Челси поджимает губы и поднимает брови.

Понял. Опять я говорю не то. Опять она напоминает мне, каким козлом я был вчера. Это что, правда все случилось только вчера? Я пристально смотрю на Челси. Такими темпами ее каникулы закончатся лет через сорок.

– Поищем орхидеи? – предлагаю я. – Просто погуляем. Ничего сложного. Уверен, ты никогда не видела миннесотских орхидей. Ничего красивее в мире нет.

Напряжение исчезает с ее лица. Она больше не хмурится. И я понимаю, что сказал полную ерунду: Челси гораздо красивее, чем какой-то там тупой цветок.

Но она соглашается. Наконец-то. Кивает мне и говорит:

– Дай только фотоаппарат захвачу.

Доски настила прогибаются под ее ногами, когда она спешит внутрь.

Мы забираемся в мой грузовик; из нас троих он один не прочь поболтать: скрипит, мычит, дребезжит. А Челси таращится в лобовое стекло. Когда мы добираемся до озера, она распахивает дверь и почти бежит к воде.

Я наклоняюсь вперед и выуживаю из бардачка камеру, которую в очередной раз одолжила мне Кензи. А потом выбегаю из грузовика, чтобы побыстрее догнать Челси.

– Эй, Челс, – зову я, но она меня игнорирует.

Я смотрю на ее спину. Интересная все-таки прическа, этот хвост. Просто пригоршня светлых волос, собранных высоко на голове. Так что же такого в хвосте Челси, что от него мой мозг словно подергивается туманом?

Не успеваю я подумать, как ответ приходит сам собой: Дело в том, как эта прическа открывает мягкую, гладкую кожу ее шеи. И в том, как от ветерка пряди стремятся выбиться наружу, и парню не остается ничего, кроме как представлять, каково будет снять резинку для волос и зарыться в эту копну носом.

Я трясу головой. А ну перестань, Клинт.

– Челси! – зову я. Может, все-таки обернется?

Но Челси оставляет мне только свой хвостик. Она шлепает по илистому побережью, похожему на болото. Но она не стремится вперед, как целеустремленная спортсменка (а мне говорили, она была как раз такой); ее ноги бредут бесцельно, руки хлопают по бокам. Она словно заржавела без практики.

– Осторожнее, – предупреждаю я.

Но она лишь яростнее топает дальше. Так глубоко увязает в лужах, что время от времени ей приходится останавливаться и выдергивать ноги из грязи.

Я шагаю все быстрее, пытаясь ее догнать. И вот я уже так близко, что брызги от моих ботинок достают до ее ног, но Челси припускает вперед, размахивая руками. Расстояние между нами увеличивается.

Я уже решаю, что пусть бежит, если ей так хочется, и тут она снимает рубашку с длинными рукавами и обвязывает ее вокруг пояса. Майка под ней очерчивает изящный изгиб ее плеч. Готов поклясться, что загар у нее такого же цвета, как румяная корочка на пироге. У меня в буквальном смысле слова текут слюни.

Мне это не нужно, напоминаю я себе. Но мое тело снова не соглашается.

Солнце проливается мне на плечи сквозь ветви красных кленов. Но греет меня не оно, а Челси.

Что за тупость, думаю я. Но разве прикажешь телу, что чувствовать.

– Челси, – зову я. – Челс!

– Я занята, – кричит она через плечо. Словно на уроке по спортивной ходьбе, она размахивает руками в такт. Серебристая поверхность фотоаппарата пускает солнечные зайчики. – Не видишь? У меня поход. Тебе не нужно упрашивать меня, не надо ждать целую минуту и десять секунд, пока я начну. Вот уж нет. И бросать дело на середине я не собираюсь.

– Перемирие! – кричу я, сдаваясь.

Впервые с того момента, как она шагнула из грузовика, Челси останавливается. Просто останавливается. Не поворачивается ко мне. Дыхание вырывается из нее резкими толчками, от которых плечи ходят ходуном.

– Слушай… Ну прости меня. Я вчера вечером повел себя по-уродски, – обращаюсь я к ее спине. – Давай просто забудем, хорошо? Просто прогуляемся. Пофотографируем орхидеи по дороге. Никогда… никогда не видел ничего красивее миннесотских орхидей, – повторяю я, и звучит это просто смехотворно. – Обещаю не лезть не в свои дела и не давать непрошеных советов. Честное слово.

Она так громко вздыхает, что я слышу во вздохе ее голос:

– Я просто очень скучаю. Так скучаю, что с ума схожу. По баскетболу. – Она поворачивается ко мне в профиль. – И вчера, на террасе за «Заводью»… Держать мяч в руках, стоять у кольца и понимать, что мне это теперь не светит… Что это не станет моей жизнью. Это… это просто убивает меня. Представь, что ты в тюрьме и не ел двое суток. И вот с той стороны решетки лежит чизбургер и шоколадный коктейль, но до него не дотянуться. Протягиваешь руку, и не хватает пары сантиметров… Может, звучит слишком трагично, но я, наверное, и чувствую себя так.

– Ладно, – говорю я.

Она выстреливает в меня взглядом синих глаз.

– Ладно? – повторяет она. – Просто «ладно»?

– Все, что от тебя нужно, – это добросовестно относиться к занятиям.

Я говорю, как хороший частный тренер. Никаких эмоций. Просто слова, которые я должен сказать.

– Но… Но я же поменялась после того несчастного случая. То есть… я же теперь не могу делать того, что раньше. Все теперь по-другому.

– Ладно, – тихо говорю я.

Она кивает и разворачивается еще чуточку; теперь мне видно, как сияют розовым ее щеки. Но желваки на моих скулах не собираются исчезать. Во всем этом есть какая-то странная близость, словно мы с ней пара, которая мирится после ссоры. Не важно, что я делаю, Челси проникает в меня все глубже. А когда я вообще успел впустить ее внутрь? Разве не закрыл я на замок все двери в душе еще до того, как она приехала?

И все же я таращусь на ее прекрасное лицо, и в голове у меня вертится одна-единственная мысль: Интересно, какой он, этот бойфренд. Я чувствую легкий укол ревности, а за ним накатывает ярость, как и в тот раз, когда Челси объявила, что у нее кто-то есть. Но почему? Мне-то что за дело?

Почему я не могу отключить эмоции?

Мы шлепаем дальше вдоль прохладного побережья и набредаем на болото. Запах от него такой же, как от потной кожи. Нашу тропинку с журчанием перебегает мелкий ручеек. Челси сходит с тропы и идет против течения, уходя все дальше от озера. Над нашими головами ревут машины, петляя по поворотам шоссе и разрезая тишину.

Я смотрю вперед, на ручей, мимо плеч Челси. И тут я понимаю, куда мы забрели, и по коже у меня бегут мурашки.

– Ты нашел хоть одну? – спрашивает Челси. – Ну, орхидею?

– Нет, – отвечаю я дрожащим голосом. – Слушай, давай вернемся по другому маршруту.

Что с тобой не так, Морган? – ругаю я себя. Но сам тут же понимаю, что со мной не так: я слишком пристально таращился на плечи Челси, чтобы заметить, куда она направляется. Чтобы понять, что она идет к этому ущелью.