Я попробовал поставить себя на его место. Закрыл глаза и почувствовал, как меня захлестывают паника и боль. Риббонс рванул из ангара, ведомый инстинктом. Размышлять он в ту минуту не мог, но помнил план отхода, засевший у него в голове.
Я внимательно осмотрел машину. И сейчас же обнаружил следы взлома. Между стеклом водительского окна и уплотнителем были заметны следы инструмента, которым вскрывали замок. Машину они угнали, это ясно, и собирались избавиться от нее сразу после ограбления. В подставке для стакана осталась пустая пинтовая бутылка из-под дешевого бурбона.
От вони я заткнул нос. Так иногда пахнет в машинах со сломанным кондиционером – какой-то химией с примесью сероводорода, бензина и ацетона. Кровь так не пахнет. Даже вперемешку с мозгами. Я включил в телефоне подсветку и поводил аппаратом туда-сюда. Между передними сиденьями валялся небольшой кожаный несессер. Я видел такой у Морено, когда мы встречались в Дубае, он носил его под мышкой. Я никогда не интересовался его содержимым, потому что и так знал, что там лежит – гнутая ложка, зажигалка, обрывок фольги и стеклянная трубка. Классический набор для курения крэка и кристаллического мета. Морено, как я слышал, предпочитал выпаривать кристаллы, а потом вдыхать пары через свернутую купюру. Если он не курил дурь или не пил, то расчесывал себе лицо в кровь. Во время нашей встречи он чесался без остановки.
Но в машине воняло не наркотиками.
Чистый кокаин и мет издают терпкий аромат с легким металлическим привкусом. Он знаком мне не понаслышке – слишком часто приходится сталкиваться с нарками, хотя сам я их увлечений не разделяю. Нет, пахло не наркотой. Кое-чем похуже.
Я еще раз обошел автомобиль. Рядом с багажником воняло сильнее. Левый колпак был забрызган кровью, к колесу прилипли окровавленные обломки черепа. Господи! Я представил, как Риббонс в панике выбрасывает на асфальт труп Морено, резко сдает назад и колесом крушит череп. Багажник был закрыт. Мне понадобилась минута, чтобы найти защелку. Внутри лежала черная сумка с пустыми коробками из-под дешевых импортных боеприпасов. Коробки были надрезаны, похоже, перочинным ножом. Остался всего один неотстрелянный патрон – калибра 7,62539 миллиметров, со стальным наконечником, определенно для АК-47 Риббонса. Возможно, он забыл патрон в суматохе или случайно обронил, когда загружал магазин. Я положил патрон в карман, заглянул в отсек для запаски – не оттуда ли запах? Нет. Открыл боковую заднюю дверцу.
Под сиденьем лежал портфель мягкой кожи с дополнительным боезапасом. Я провел пальцем по стеклу пассажирского окна и нащупал трещины. На перчатке остались следы грязи и крови. Обивку сидений пробили как минимум две пули, застрявшие глубоко внутри, – если только они не прошили сиденья насквозь.
Я сделал пару шагов вперед и дернул переднюю пассажирскую дверь. Она легко открылась. В бардачке я обнаружил целлофановый пакет, плотно набитый флаконами с сиропом оранжевого цвета. Гемостабил, ибупрофен, декстрометорфан, диазепам, фенобарбитал. Некоторые названия были мне знакомы. Ибупрофен, например, входит в состав некоторых популярных болеутоляющих средств. Декстрометорфан подавляет кашель. Седативные препараты – диазепам и фенобарбитал – они, вероятно, принимали, чтобы успокоить нервы после мета. Убойный коктейль! Насколько я помню, такой активно употребляли мятежники в Южной Америке. Помимо наркотиков, в пакете лежал баллончик аэрозоля «Квик-Клот». Я узнал название: во время второй войны в Заливе видел мельком репортаж. Солдаты распыляли его поверх ран, на время останавливая кровотечение. Лекарство спасло сотни жизней. Потом его стали прописывать гемофиликам в Штатах. Не скажу, что оно продается в любой аптеке, но раздобыть его можно. «Скорая помощь» будущего. В виде спрея из баллончика.
Я мысленно представил, как Риббонс загоняет машину в ангар и спешно обрабатывает рану спасительным средством. Но огнестрельные раны – штука серьезная, они вызывают внутреннее кровотечение. Если ему хватило ума, он заткнул рану чем-то мягким – тряпкой или хоть куском булки от гамбургера – и перевязал лоскутом рубахи или целлофаном. С учетом обработки аэрозолем Риббонс мог продержаться в сознании несколько часов.
Я открыл несессер, лежавший между сиденьями, и не удивился, обнаружив в нем пропахшую уксусом ложку и пару шприцев. Здесь же нашлась доза метамфетамина странного розоватого оттенка. Я макнул в порошок палец и лизнул. В наркотик был подмешан клубничный ароматизатор. Да, похоже, они оба мало что соображали… А тут еще операция вышла из-под контроля.
На полу возле заднего сиденья валялся «кольт-1911». Я сел впереди и, развернувшись, посмотрел в разбитое заднее окно. Риббонс, должно быть, стрелял из кольта в цель, которая находилась сзади. В кого он стрелял? В копов, которые его преследовали, или в третьего? Или перестрелка разгорелась секунд за десять до того, как он смог завести машину?
Нет, этот отвратительный запах определенно мешал думать. Вдруг снова раздался звук, который я слышал раньше, на этот раз – совсем близко.
Я достал телефон и набрал номер Риббонса. В следующее мгновение со стороны водительской дверцы донеслось и эхом разлетелось по просторам ангара то самое чириканье, которое я поначалу принял за металлический скрежет или перезвон колоколов.
Телефон – старенькую раскладушку – я нашел под окровавленным сиденьем. Двадцать пропущенных вызовов с неопределившегося номера. Последний принятый звонок прошел в пять утра. Потом был сброшенный звонок в пять пятьдесят восемь и следом еще один – в шесть ноль две. Это не считая десятков эсэмэсок. Все одного и того же содержания: «Тебя разыскивает отец». Отправлены со скрытых номеров. Список контактов был пуст.
Последний входящий вызов был от меня.
Я вылез из машины и вернулся к багажнику. Запах становился нестерпимым. Я опустился на колено и, прикрывая рот и нос рукавом, посветил телефоном под днищем. Перед глазами возникло расплывчатое пятно. А потом я увидел…
Го споди!
16
Под машиной лежала серебристо-коричневая канистра для бензина на пять галлонов. Из-под пробки с сорванной резьбой сочилась жидкость, образуя лужу. На канистре виднелся желтый трилистник – знак опасности. Я сразу понял, что это. Нафта, она же горючее «Колман». Топливо из нефти и угольной смолы. Чрезвычайно легко воспламеняющееся. И сейчас оно медленно испарялось под днищем «доджа».
Хуже того, канистра валялась здесь уже более двенадцати часов.
Когда я только начинал, у меня в напарниках перебывали самые разные типы. Помню одного водилу – жуткого чистоплюя и пижона с прической, уложенной при помощи геля. Он ездил на вылизанном серебристом «Шелби GT500». Двигатель у него сиял, как обручальное кольцо, на свежевыкрашенном корпусе никогда не было ни царапины. Машину свою он обожал. После ограбления банка в Балтиморе, где я помогал ему, изображая богатого клиента, мы бежали, прихватив облигаций на предъявителя на шесть сотен штук. Копы засекли, что мы бросили тачку и пересели на «шелби». Как только мы сообразили, в чем дело, напарник припарковал машину в первом же укромном уголке и, пока я угонял с автостоянки возле отеля еще одну, зашел в магазин и купил по кредитной карте пять галлонов нафты. Положил канистру в машину, швырнул сверху зажженную спичку и оставил любовь всей своей жизни гореть синим пламенем. К тому времени, как прибыли копы, от машины осталась груда пепла. Огонь пожрал и новенькую стереосистему, и винтажные крылья, и эксклюзивные кожаные сиденья. Мы оба на том ограблении заработали достаточно, чтобы купить целый парк «шелби», но, как признавался мне напарник, к новой тачке он уже не испытывал прежних чувств. Нафта не только спалила железо – она выжгла что-то в его душе.
