Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
Джонсон избегала сближения с добровольцами, помня предостережение Фрейда о «трансференции» – проекции любви и сильных эмоций на психотерапевта, случающейся у пациентов. Несмотря на постоянные наблюдения за коитусом и актами самоудовлетворения, Джини всегда держала профессиональную дистанцию.
Гилпатрик чувствовал, что за ее отказом стоит веская причина. Хотя Билл и Джини на публике всегда держались бесстрастно, в тот вечер Гилпатрик ощутил невидимое присутствие Мастерса.
Глава тринадцатая НойДжини Джонсон начала встречаться с судьей Ноем Вайнштейном, мужчиной почти на двадцать лет старше нее, примерно в то же время, когда стала ассистенткой доктора Мастерса. Она выкраивала время на свидания с Ноем по выходным или после работы. Их отношения вскоре стали серьезными. Он был немолод, зато оказался замечательным сексуальным партнером и веселым человеком.
В отличие от прежних мужчин в ее жизни, Ной не был застенчивым слабаком. В юности он окончил Гарвардский университет и его юридическую школу, после чего 20 лет практиковал как судебный поверенный, пока губернатор Миссури не назначил его судьей. В Сент-Луисе Вайнштейн реформировал городскую систему ювенальной юстиции, требовал общественных защитников для тех обвиняемых, которые не могли позволить себе адвоката, и запустил проект семейного консультирования для супругов, стремившихся к разводу.
Ной воспитывался в еврейской семье в маленьких городках Канзаса и западного Миссури, где фанатики были не прочь избить его во имя Христово. Он стал совершеннолетним в то время, когда в Америке возродился «ку-клукс-клан», и не прятался от тех, кто бросал вызов его иудейскому происхождению. Но он не отказывался от бекона, словно объявляя за завтраком собственную декларацию независимости. «У евреев это обычное дело – отчаянно сражаться за свою религию, а после вообще ее не соблюдать», – вспоминала младшая дочь Вайнштейна Джоан Фрёде.
Ной произвел впечатление на Джини серьезностью, которой ей так не хватало в двух ее неудачных браках. Их первое свидание произошло всего через несколько месяцев после развода Джини. Немногим больше времени прошло с тех пор, как Ной и две его дочери-подростка оплакали смерть жены и матери Лины. Дочери Ноя заметили, что отец – уже давно мрачный и понурый – вновь стал выглядеть счастливым.
Различия между Джини и Ноем были разительны. Ему было около 45 лет, тонкие волосы уже начали седеть и редеть. Глубокие, широко расставленные глаза Ноя смотрели устало, кожа была шишковатой и выдавала его возраст. Из его рта с мясистыми, сочными губами свисала трубка, из которой неизменно курился табачный дымок. Такой выбор казался странным для женщины, которой не исполнилось еще и тридцати лет.
С дочерями Ноя Джини поддерживала дружескую, но уважительную дистанцию. Она никогда не рассказывала о своей работе и о том, какие задачи она выполняет вместе с Биллом Мастерсом. В загородном доме Вайнштейнов она сохраняла ауру безупречных приличий.
Однажды воскресным утром, когда Джоан была в колледже, ее замужняя сестра Лоис неожиданно приехала в родительский дом и обнаружила Вирджинию в собственной постели. Может быть, Джини согласилась на просьбу Ноя не ехать домой на ночь глядя, а вместо этого переночевать в пустой комнате его дочери. Или, возможно, Джини услышала шаги Лоис у двери, бросилась в другую спальню и притворилась спящей, проведя бо̀льшую часть ночи в постели Ноя.
Интерес Джини к Ною сталкивался с куда более серьезными препятствиями, чем этот фарс в спальне. Из-за своего возраста Ной не хотел вновь становиться отцом, принимая на себя роль отчима для сына и дочери Джини. Тем не менее он старался понравиться ее детям. Однажды он взял их с собой на местный карнавал и не раз сопровождал всю семью Джини в поездках.
Другим камнем преткновения была религия. В Сент-Луисе иудаизм Ноя оставался фактором, из-за которого определенные круги постоянно требовали его смещения с судейского поста. Как бы Ной ни любил Джини и ни считал себя неверующим, он боялся, что женитьба на дважды разведенной «язычнице» лишит его сторонников-евреев.
Однако самым непреодолимым препятствием между ними были не дети и не вера, а другой мужчина. Его звали Билл Мастерс. По мере того как исследовательская работа Джини становилась более масштабной, Ной все сильнее ощущал доминирующую роль Билла в ее жизни. Он не ревновал, не отговаривал ее от стремления к профессиональным целям, не осуждал ее работу как неженскую или слишком рискованную, хотя знал, что она сопряжена с такими потенциальными нарушениями закона, как наем проституток или наблюдение за людьми, занимающимися сексом. И все же Ной остерегался Билла Мастерса, видя в нем соперника.
Взаимоотношения Джини с Биллом, казалось, не выходили за пределы больницы. Билл, безмерно трудолюбивый врач считал своей семьей, скорее, работу, чем собственную жену и детей. Он мог провести весь день с Джини Джонсон – и ни разу не улыбнуться. В этом отношении Ной представлял ему прямую противоположность. Он казался самым подходящим мужчиной для Вирджинии.
Глава четырнадцатая МаскиПосле смерти мужа Эстабрукс Мастерс заметно изменилась. Мать Билла больше не чуралась общественной жизни – она ходила на концерты симфонического оркестра, играла в бридж и собрала симпатичный кружок друзей. «Она явно наслаждалась свободой от домашнего рабства», – писал впоследствии Билл в своих неопубликованных мемуарах, возмущаясь тем, что мужчина смог взять такую власть над женщиной, и особенно – его матерью. К тому времени как Эстабрукс переехала в Сент-Луис – чтобы быть поближе к Биллу, Либби и детям – она стала «совершенно другим человеком по сравнению с той женщиной, которую я знал в детстве», писал он. «Честно говоря, у меня было две разные матери».
В «Клинике материнства» Эстабрукс стала для сотрудников Билла намного более «своей», чем его жена. Она жила достаточно близко, и сын со своей исследовательской командой иногда заглядывали к ней на поздний домашний ужин. Однажды вечером, когда Билл и его коллеги разговаривали о работе, до Эстабрукс наконец дошло, чем они занимаются. Но вместо того чтобы расстроиться, мать Билла предложила помочь им.
– Ах, бедняжки! – проговорила она, представляя себе женщин-волонтеров в чем мать родила, без всякого намека на тайну частной жизни. – Им нужно что-нибудь, чтобы прикрывать лица!
За пару дней она придумала и сшила шелковые маски, которые участники исследований могли носить во время сексуальных встреч. Мужчины и женщины с благодарностью принимали эти маски, заменившие уродливые бумажные пакеты и наволочки с отверстиями для глаз.
Билл тщательно сохранял ауру благопристойности вокруг своей работы. Даже в самые жаркие дни в Сент-Луисе он не ослаблял узел на галстуке и не снимал накрахмаленного лабораторного халата. Его превосходная репутация, безупречное поведение и безукоризненная честность сотрудников обеспечивали проекту защитную броню. Дома он безраздельно царил как патриарх, возглавляющий типичное американское хозяйство 1950-х, в котором Либби была одновременно королевой, горничной и обожающей супругой. Гостям их колониального голландского дома казалось, что Либби так же удобно в ее роли, как Биллу – в его. «Либби была леди хорошего воспитания», – вспоминала Сандра Шерман, жена доктора Альфреда Шермана, коллеги Билла по отделению акушерства и гинекологии. Ее впечатление о браке Мастерсов сложилось в тот вечер, когда Шерманы были приглашены к ним домой на небольшой званый ужин. Билл приветствовал их у дверей, пока другие гости снимали свои шубы и пальто.
Ознакомительная версия. Доступно 15 страниц из 75
