Потом боги уснули. Светлый Ясень не пережил первую же суровую зиму. А весной, во время грозы, гигантская молния расколола ствол гиганта. Так, согласно орейским легендам, в брошенный мир, к смерти, голоду и болезням, пришла еще и боль — последний из прощальных подарков Спящих.
Старый Белый и первый Ростокский князь Равор Горестный из пня умершего ясеня приказали вырубить два трона, сидя на которых и провозгласили Ряду. Со временем колючие огрызки покореженных роз вырубили, землю замостили спилами того самого древа и над бывшим волшебным садом построили крышу. Раз в год, перед праздником Ветра, в Росток приезжали завоеватели из Леса, и тогда в Ясеневом зале ставили столы пиры пировать. По Спящим тризну справляли, прощальные подарки проклинали, да тут же и моего ветреного легконогого друга привечали. Сотни горожан да еще столько же гостей из других орейских земель — купцы рядом с воинами, мастеровые с военачальниками, князья с крестьянами — всем по чину было рядом сидеть, как свидетелям Ряды вечной.
С первыми звездами часть крыши над залом снимали — впускали ветер — и тогда сразу становилось ясно: кто празднику рад, а кто с корыстью какой-нибудь в княжий терем пришел. Холод ранней весны мигом выдувал остатки тепла и зубами не стучали только первые — обильно пищу вкушающие да питьем хмельным не пренебрегающие. Иные же, бывало, и трястись начинали.
Потому женщин и детей на этот пир не звали. Другое дело золотой осенью, когда близ Княжих ворот вставала ярмарка. Тогда и из окрестных земель и из Леса множество красавиц собиралось на товары да чудеса иноземные поглазеть. Ну, и друг на дружку, конечно. Сестры вот мои, по полгода хитрой вышивкой маялись, чтоб денек на ярмарке блеснуть.
Кроме того, на весеннем пиру не принято говорить о делах. Да только куда от них деться!? Потому и разрешено гостям и хозяевам на месте не сидеть. Встали, прошлись. Встретились — обменялись парой фраз. Через полчаса снова встретились… Как бы невзначай — еще поговорили. К утру и договорились. Тяжел труд правителя.
Я смотрел, как двигается отец. Как, вроде совершенно случайно, оказывается в компании то с наследником Ростока, то с Вовуром. Как тщательно избегает посла, которого откровенно спаивали воевода с гильдейским старшиной, неустанно вещая о «десятках тысяч умелых воинов из Великого леса».
Принцу пока никто из гостей не навязывался. Кому-то-брат шустро шнырял в купеческих кругах, где его, похоже, принимали за своего. Но ко мне они подошли все-таки вместе. Парель был уже весьма рад празднику.
— Разве твой Басра, жрец, дозволяет отмечать день Ветра? — после коротких приветствий поинтересовался я.
— Ветер — суть явление природы, Всеблагим данное, — зачем-то ткнув пальцем в небо, заявил Парель. — Вот и выходит, что празднование сие не может быть не угодно Ему!
Принц широко улыбнулся — он тоже угощением не брезговал. Я не удержался — засмеялся.
— Славно вы все придумали. Только одно мне непонятно. Как же Басра в Модулярах с проснувшимся богом уживается? Или у вас искра в камне не вспыхнула?
— От оставшихся дома друзей до нас доходили известия, — принц говорил легко, всем видом показывая, что и сам тому не верит особо, — будто бы Эковерт еще до своей коронации водил глав кланов в казематы под отцовым дворцом. И будто являлся им там пламень, полыхающий в сердце камня — не обжигающий и руку не греющий. Говорил подлый предатель, что соратникам своим силу может дать великую. От смерти и боли их навсегда избавить… Да только, мнится мне, другое им в подвалах показывали — дыбу да штыри, в углях раскаленные.
Слова, готовые вылететь изо рта, застряли в горле. Я даже кашлянул от волнения.
— Что ж ты об этом князю-то не сказал? Пошли, отцу моему повторишь…
— Я и хотел попросить меня ему представить, — смутился Ратомир. — Мне сказывали, Белый — это вроде титула княжеского у вашего народа?
— Ну, если бы князей можно было выбирать, то — да, — снова засмеялся я, уже высматривая в огромном зале отца. — Так-то вся семья наша за Орею в ответе. Но кто именно больше остальных, то Судьба решает…
Не очень просто оказалось поймать Белого в толпе людей, особенно если он сам этого не хочет. Тем не менее мне это удалось. Прямо перед остекленевшими от выпитого глазами посла мы с принцем, конечно совершенно случайно, схватили повелителя леса за локоть и отвели в сторонку.
— Демоны! — грубо рявкнул отец, выслушав повтор истории принца, и стремительно исчез за спинами гостей. Извиняться, в том числе и кубком вина, перед Ратомиром пришлось мне.
Утром я о том пожалел.
9
Утром, обнаружив себя в собственной постели одетым, пожалел, что родился. Нет, я и раньше знал о таком «явлении природы». Вместе с другими мальчишками хихикал над болеющими после бурных пиров взрослыми. Таскал травяные чаи стонущим, обессилевшим от похмелья, вчера еще великим воинам…
Голову раскалывали приступы немилосердной боли, стоило чуть шевельнуться. Во рту вязко перекатывался шарик чего-то омерзительного вместо слюны. Тело, словно чужое — подчиняться отказывалось: руку и то поднимал усилием воли. Все признаки острого отравления. Вяло проползла мысль — а не затесались ли в народ очередные душегубцы? Не подсыпали ли чего в вино…
Пришел зеленый Велизарий. Обеими руками, как тяжесть несусветную, поставил на столик у изголовья крынку, и тут же плюхнулся на край моей постели. Я ему простил эту дерзость — он, в отличие от некоторых, хотя бы нашел в себе силы двигаться. Геройский парень!
— Испейте, — отдышавшись, проблеял отрок. — Рассольчик капустный. Первейшее дело!
— Сам-то чего ж не пьешь?
Голос меня тоже предал. За хрипами и бульканьем с трудом различались слова.
— Мало его. Княжич велел только благородным…
— Не знаю, — хотел покачать головой, да вовремя одумался. — Смогу ли…
— Дык, это. Я помогу…
Велизарий охватил громадными ладошками горлышко сосуда и потянул. Крынка дрожала, отвратительная мутная жидкость выплескивалась, стекала по пальцам, капала на белье. Дворовый стонал, провожая каждую глазами.
— А давай — пополам? — предложил я, мысленно удивляясь, что это вообще можно запускать внутрь организма.
— Да как же…
— Пей! — пришлось рычать. Оказалось, от громких звуков тоже темнеет в глазах.
Дворовый припал губами к горлышку. Торопясь и чавкая, сопя, как барсук, он отважно выхлебал половину.
— Ух, — радостно улыбнулся он, протягивая сосуд. — Прям мозги на место вставило!
Здоровье так отчаянно быстро, прямо на глазах возвращая румянец щекам, вливалось в здоровенное тело отрока! Я даже позавидовал. И тут же принялся поднимать непокорное тело на локтях. А чтоб не смотреть на белесую жижу, зажмурился.
Рассол оказался неожиданно приятным на вкус. И действительно творил чудеса.
