Повязку торпедовского капитана он, как само собой разумеющееся, надевал в тех случаях, когда Иванов не играл. И после проводов Иванова автоматически становился вожаком. В обошедшем спортивную печать снимке торжественного прощания с Ивановым-футболистом чествуемый Валентин Козьмич сидит у него на плечах, а рядом с широкой улыбкой, обращенной к лучшему из партнеров, шагает Стрельцов. Потом, в минуты недовольства Ивановым-тренером, Эдик ворчал, адресуясь к Воронину: «Вот посадил его на шею…»
К завершению сезона шестьдесят седьмого капитаном «Торпедо» стал положительный Виктор Шустиков — очень ровно и надежно сыгравший за эту команду наибольшее количество матчей. Да и смешно бы выглядело, если бы капитаном команды оставался игрок, позволяющий себе в разгар сезона съездить в Сочи. Летом шестьдесят седьмого он ездил не с Посуэлло, а с красавицей-балериной. И на разнос Вольского на парткоме ответил: «А вы любили когда-нибудь, Аркадий Иванович?» Теперь бывший парторг ЦК со смехом вспоминает, как опешили все распекавшие футболиста. Ветеран журналистского цеха Юрий Ваньят не удержался от реплики: «Опомнись, Валерий!» На реплику следовало отвечать. Воронин пришел в редакцию «Советского спорта». Ответ поручили написать Валерию Березовскому. Все футбольные журналисты негласно «принадлежат» той или иной команде. Правда, с введением должности пресс-атташе и гласно: как в последние два года Александр Львов «Спартаку». Но в шестидесятые такого рода принадлежность носила достаточно романтический характер. Березовский слыл «торпедовцем». В тот момент я тоже имел право считать себя причастным к спортивной журналистике — работал в редакции «Спорта», но не в футбольном отделе. И ревновал Воронина к Березовскому. Однако смешно бы мне было писать оправдательное письма в газету за Воронина…
Любой, знакомый с хроникой тех футбольных времен или заглянувший в справочники человек вправе обвинить меня в придирках, в подозрительном желании искать изъяны в блестящей биографии Валерия Воронина, относящейся к тому же сезону шестьдесят седьмого года. Скажем, к списку матчей сборной с ее новым тренером Якушиным: Валерий играет в Глазго против шотландцев, в Ленинграде против сборной Мексики, едет со сборной в Париж, в Москве вносит свой вклад в трудную победу над австрийцами в отборочном матче к чемпионату Европы, правда, он пропускает товарищеский матч в честь шестидесятилетия Финского футбольного союза, но следующий отборочный матч с греками в Тбилиси играет, отборочный матч во Вроцлове против поляков играет и в Москве играет в ответном матче, пропускает в августе, сентябре, октябре встречи с финнами, швейцарами, болгарами, австрийцами, но до конца года сыграет еще с греками, с англичанами в Лондоне и в Сантьяго со сборной Чили… Одиннадцать матчей в основном составе сборной страны.
У себя в клубе, как наиболее влиятельный и общественно активный игрок, он начинает кампанию за смену старшего тренера.
Валентин Иванов работает в тренерском штабе на ничего не значащей четвертой штатной единице. Расшалившийся Щербаков даже как-то пошутил: «Кузьму чего бояться, он тренером станет нескоро». И — ошибается. Сильно ошибается. Именно Иванова Воронин, заручившийся поддержкой ведущих игроков, предлагает заводскому руководству сделать старшим тренером «Торпедо».
Я потом Воронину и в глаза говорил: «Ты затратил такую огромную энергию, чтобы снять Морозова и сделать тренером Валю, что на игры в завершении сезона тебя уже просто не хватило».
Но ведь оно внешне так и выглядело. Мы тогда и не пробовали себе представить, что творится у него на душе. Да и понимал ли он до конца сам себя — догадывался, что его гнетет?
По нынешним временам состав «Торпедо»-67 представлялся бы просто отличным. К великим ветеранам Стрельцову, Воронину, Шустикову — Анзора Кавазашвили, всего на год моложе Валерия, я к ветеранам не относил: он входил в самую-самую вратарскую зрелость, при действующем Яшине, при очень талантливом конкуренте Юрии Пшеничникове, он претендовал на роль основного вратаря сборной — присоединилась отличная молодежь: Ленев, Шалимов… В «Торпедо» умели бороться за тех, кто им был нужен в составе.
У Бескова в «Локомотиве» очень много обещала пара в атаке Козлов и Гершкович. Миша Гершкович вообще из вундеркиндов. Когда наиболее одаренных детей фотографировали вместе с футбольными звездами, Гершковича сняли на коленях у Льва Яшина. В основном составе «Локомотива» Михаил выступал в семнадцать лет. Но когда Бесков уходил в «Динамо» и забирал с собою Владимира Козлова, Гершкович изъявил желание быть в «Торпедо» — его мечтой было сыграть вместе со Стрельцовым. «Локомотив» чинил ему всяческие препятствия — и Михаила на полсезона дисквалифицировали. Но во втором круге он уже играл в «Торпедо».
Гершкович обратил на себя внимание как уникальный дриблер. На пути к воротам он индивидуально обводил нескольких игроков. Всем памятен дебют его в сборной — в Ленинграде играли с австрийцами — он полкоманды гостей прошел к восторгу стадиона-стотысячника и забил гол в самом начале второго тайма.
Стрельцов научил его играть по-другому. Гершкович овладел искусством паса в стиле «Торпедо» шестидесятых годов — и в партнерстве с Эдуардом дал образцы классической торпедовской манеры.
С Ворониным он поиграл совсем немного. Но среди своих торпедовских учителей выделяет особо Валерия Ивановича. Тот взял над ним что-то вроде культурного шефства, щедро делясь своей «иностранностью», совсем непривычной у нас.
Он ввел Михаила в ресторан ВТО. Гершкович так и не пристрастился к вину — при таких-то наставниках — и цепко рассмотрел все вокруг трезвым взглядом. И в будущем поведении этого знаменитого игрока с очень сложной судьбой, ставшего в нестарые годы видным тренером-организатором, на мой взгляд, сказались далекие от нормативной педагогики уроки Валерия Воронина. Законодатель торпедовского стиля и в быту, он дал в этом плане молодежи никак не меньше, чем игрок. И когда после катастрофы Воронин отступал от своих привычек, опускался, он — в облике, запавшем в сознание за те годы, когда владычествовал в футбольном мире эталонно красивый брюнет-щеголь, — продолжал быть образцом и законодателем мод.
В начале повествования про Воронина я предположил, что для своего поколения он мог стать тем, кем для старшего поколения был Андрей Петрович Старостин. Но и оговорился, что в чем-то существенном воронинская генерация вообще уступала старостинской…
Рискну сказать, что в понимании футбола Валерий сильно продвинулся вперед — и ни в книгах, ни в частных беседах Старостин не высказал, пожалуй, суждений, равных парадоксам, на которые так щедр был Воронин, особенно в те годы, когда никто не хотел к нему прислушиваться. Очень уж не вязался облик и манера говорить с уровнем предлагаемого им разговора. Но к этому мы еще вернемся. Сейчас о том, в чем выразилась недоступная Валерию человеческая суть Андрея Петровича.
Блестящие люди необязательно бывают глубоки в своих размышлениях о жизни — и чаще всего никто никаких размышлений от них и не ждет, довольствуясь артистизмом, с которым произносят они афоризмы и остроты, совсем необязательно ими же сочиненные, но зато очень к месту употребленные.
Воронин бывал эффектен и тогда, когда разговор уходил в сторону от футбола: у него наготове бывали хлесткие определения, которые так идут известным и знаменитым людям. Остальное благодарная аудитория за них домыслит и дофантазирует.
