Перед Вернером Нобисом такую попытку предприняли трое заключенных. Двое убежали, третьего застрелили.
«Положим, я укроюсь от лучей прожекторов и пуль, – размышлял Нобис, – что тогда? Каждый поймет, что я иностранец. Мой португальский – безнадежен. В кармане ни гроша. На мне что-то похожее на спецодежду. Без посторонней помощи меня поймают в считаные часы. Кто может мне помочь? Может, Дайна?»
Нобис написал ей письмо. Написал, что просто хочет ее видеть. Ответ пришел обратной почтой. Несколько коротких строк, которые Нобис никогда не забудет.
«Вернер, я люблю тебя. Люблю ужасно. Надеюсь, ты выберешь меня, а не войну. Если бы ты поступил так, я была бы счастлива. Но остаюсь несчастной, пока ты не сделал этого. Мне никогда не приходило в голову, что я англичанка, по крайней мере по паспорту, и что я люблю мужчину, который должен считаться моим врагом. Пожалуйста, ради нас, забудь о том, что ты немецкий офицер. Если не сможешь, то потеряешь меня. Если не хочешь меня потерять, напиши и сообщи мне об этом. Я однажды приду и заберу тебя. Дайна».
Он не стал писать ей. Его интернировали на четыре недели. Четыре недели, в течение которых он каждый день думал о побеге.
Теперь настал решающий час. Железная решетка почти пропилена. Ее можно было выломать рукой.
Затем состоялся прыжок на линию огня. Возможно, часовые будут спать. Он надеялся на это.
Часовые не спали, но их подвела меткость. Пули просвистели у его головы семь-восемь раз. Затем его поглотила тьма. Дальше он бежал со всех ног. Остановился передохнуть. Сначала он хотел добраться до Опорто. К Дайне.
Он чувствовал горечь во рту, когда думал об этом. Собирался попросить у нее одежду и деньги. Надеялся, что сможет уговорить ее. «Если я не герой, – думал Вернер Нобис, – то должен быть негодяем».
Бог знает, как он прошел 60 километров до Опорто. Измазал свою одежду грязью, чтобы выглядеть бродягой. Повсюду встречал полицейских или солдат. Они не обращали на него внимания. Наступил особенно приятный день. Солнце светило так, словно хотело сделать мир еще более привлекательным. Как будто в этом была необходимость! Как будто Вернер Нобис не ценил, не желал мира! Как будто он был виноват в этой проклятой войне!
Проголосовав, он проехал часть пути в грузовике. Водитель, отчаянный молодой парень, обращавший больше внимания на девушек, чем на дорогу, несколько раз заговаривал с Нобисом. Но беглец не мог понять, что тот говорил. Он заглядывал в свою карту. Еще 30 километров позади. Нобис надеялся, что им не встретятся на дороге блокпосты. Надеялся, что полиция не догадается о том, куда он нанесет свой первый визит. Что этот визит будет к Дайне.
Но полиция под этим сияющим голубизной небом была расположена, очевидно, думать о чем угодно, только не о беглом интернированном немце. В конце концов, он не был врагом. Более того, Португалия не участвовала в этой гнусной войне. Здесь не хватало сахара. Вот и все. А это терпимо. Сколько людей в Германии, Италии, Великобритании, Норвегии, Дании и Польше с готовностью обходились бы до конца жизни без сахара, только бы не было войны? С наступлением ночи он оказался в Опорто. Дайна жила в коттедже на окраине города. Нобис хорошо знал кружной путь по окрестностям Опорто. По крайней мере, по карте улиц города, которую он добыл в лагере для интернированных.
Что она скажет, когда увидит его? Как он пройдет к ней, не разбудив весь дом? Как он сможет поговорить с ней, не встретившись с ее матерью?
Он думал, что все будет гораздо проще. Бродил тенью вокруг дома Дайны. Ушла масса времени, пока приобрел необходимую смелость для преодоления нерешительности и решающего разговора.
Интересно, где ее комната. Она рассказывала ему о своем доме во время посещений госпиталя. Он знал, что ее спальня выходила на небольшой балкон. В доме было два балкона.
Вернеру Нобису повезло. Он определил ее балкон верно.
Он бросал камешки в ее окно. Через продолжительное время зажегся свет. Затем он ее увидел. Она натянула на себя платье и выглядела сонной. Ее глазам нужно было привыкнуть к темноте.
Вернер Нобис вышел из тени.
– Это я, Дайна, – назвался он приглушенным голосом.
Затем она его увидела. Он ясно видел, что она ему рада.
Самое худшее позади, подумал Нобис, однако он знал, что самое худшее еще впереди.
Разговор с ней.
Расставание…
– Мне нужно с тобой поговорить, – сказал он. – Как мне попасть к тебе?
– Я разбужу маму.
– Нет, пожалуйста, только не это… Я в бегах.
Дайна сразу все поняла. Она кивнула:
– Я сейчас спущусь.
Нобис снова вошел в тень. Ему хотелось ни о чем не думать, но мысли его уже давно не слушались. Так же как и чувства. Так же как и глаза.
Теперь она вышла к нему. Улыбалась. Выглядела такой же, как всегда. Удивительно красивой.
В тот же миг Нобис забыл обо всем.
О цели побега, его срочности, о полиции, об отсутствии денег, нужде в одежде.
Он стоял перед ней, обнимал ее, прижимал к себе.
Она плакала от счастья…
«Бисмарк» двигался дальше, имея на борту 2402 человеческих судьбы. Ничего не происходило. Затишье перед бурей. Частью этого затишья был капитан-лейтенант Нобис, который сидел в штурманской рубке, думая о Дайне.
Не он единственный, у каждого была своя Дайна, о которой он не мог не думать. Но только у одного из них имелся шанс остаться с ней, но он выбрал войну.
Остальные лишились возможности выбора из-за призыва на военную службу…
Семь часов им не выпадало шанса. Англичанам. Фактически семь часов все наличные корабли Королевского флота пытались настигнуть «Бисмарк» в Северном море – и все это время германский флагман двигался в направлении побережья Франции.
В 3.30 дня сэр Джон Тови получил новое донесение о возможном местоположении «Бисмарка»: 50 градусов 15 минут северной широты и 32 секунды западной долготы.
Адмирал смотрел на донесение с удрученным видом. Если местоположение определено правильно, «Бисмарк» направлялся не в Северное море, а в Бискайский залив.
Как могла возникнуть ошибка?
Ответ напрашивался простой, смехотворно простой. Сетка координат на картах, которые использовались, была нанесена неточно. Адмиралтейству следовало бы это заметить. Им следовало бы привлечь к этому внимание сэра Джона Тови. Но как всегда, то, что надо было сделать, не обнаруживалось до последнего момента.
В 4.30 Джон Тови послал в адмиралтейство радиограмму с вопросом, полагают ли они, что «Бисмарк» идет курсом на Фарерские острова. Ему не ответили. Сэр Джон решил взять дело в собственные руки. Он забросил поиски в направлении Северного моря. Сообщил на корабли свое мнение о том, что германский флагман направляется во Францию. «Бисмарк» изменил курс.
