Она была милой — не больше.
— Ты очень красивый, — сказала Сара. — У тебя есть подружка?
Киту впервые так откровенно дали оценку его внешности, и вдруг вспыхнул азарт — перед ним симпатичная девушка, живущая в его доме, она считает его красивым, значит…
Следом пополз холодок. Кит вспомнил, что он — родной брат этой девушки.
— У тебя нет подружки, — заключила Сара. — У тебя нет друзей. Тебе никто не звонит, ты никому не пишешь. К тебе не приходят гости, ты никуда не выходишь… и я кое-что видела.
Кит невольно обернулся и посмотрел на дверь.
— Они не услышат, — мягко сказала Сара. — Они смотрят вечернее шоу, и рядом огромная миска с печеньем. Кит, то, что он с тобой делает — это неправильно. Я увидела, что стол весь изрезан, и не знала почему, пока не увидела…
— Ты здесь кто? — разозлился Кит. — Тебе кто позволял вынюхивать и подглядывать?
— Не злись, — сказала Сара. — Иди в полицию, Кит. Я буду свидетелем, обещаю. Я же слышала — ты иногда плачешь…
Кит сдернул ее с кресла и потащил к двери. Сара не сопротивлялась, только развернулась и вдруг обняла Кита, прижала к себе.
Он вытолкал ее и заметался по комнате.
Горечь, черная и горькая, как спитый кофе, душила его. Слабые подозрения насчет методов воспитания мистера Хогарта, которые Кит уничтожал на корню, вдруг укрепились, и картина вырисовывалась отвратительная.
Кит вспомнил: вот он в панике бьется в руках мистера Хогарта, проигрывает короткую борьбу, и за ним закрывается дверь подвала.
Мистер Хогарт поднимается по лестнице с другой стороны двери: Кит слышит его шаги. Темнота. Страшная темнота, населенная тысячей внимательных глаз, надвигается со всех сторон. Ночью было то же самое, и Кит утром пожаловался: ему страшно спать в темноте. Пожалуйста, оставьте мне ночник, сказал он.
Теперь он один на один с этой страшной темнотой.
Дверь заперта.
Кто-то смотрит на него. Кто-то смотрит на него.
Кит кинулся по лестнице вверх, ступеньки обманули его, кинулись под колено, ударили изо всех сил, и — Киту был уверен, — когда он упал, кто-то, сотканный из темноты, потянул его за ногу вниз. Обхватил лодыжку цепкой лапой и потащил вниз…
Его криков никто не мог услышать.
Мистер Хогарт выпустил Кита через два часа, потрепал по голове и подмигнул:
— Чувствуешь себя героем, мальчик? Пойдем обедать.
Со временем Кит научился закрываться. День за днем в темноте подвала он выстраивал собственную линию обороны. Он представлял, как кромсает ножом тела жутких монстров, надвигающихся на него со всех сторон, как пускает им пули в раздутые рогатые лбы, и иногда всем телом ощущал, как теплой лавиной обрушивается на него волна вонючей, липкой крови.
В темноте он видел себя борцом-одиночкой, упакованным в непроницаемый доспех, с оружием в руках.
Грохот выстрелов катился по подвалам, монстры падали, разломленные пополам, выставив наружу дымящиеся кишки.
Через две недели он уже не боялся темноты.
Он приобрел другой страх — страх сдаться и показаться слабым. Потому что они едят слабых. Едят, пропускают через глотку и желудок, потом в прямую кишку, а в конце выдавливают через анус. Они торопятся; плохо переваренные части — руки и череп, выпадают из кишки последними. И они все еще похожи на человеческие. Человеческие руки в груде дерьма.
Кит вспомнил: это было намного позже. Он подавился крекером и испугался. На секунду показалось, что он умрет из-за чертового куска в глотке. Мистер Хогарт помог ему продышаться, а потом принес длинный узорчатый шарф Оливии Хогарт.
— В жизни может случиться что угодно, — пояснил он. — Ты ничего не должен бояться. Когда человек боится, он начинает вести себя бестолково. Кит, я все проконтролирую. Но ты должен почувствовать, как боишься, и должен победить этот страх.
И он затянул шарф на шее Кита, придавил ему грудь коленом.
Кит вспомнил: мистеру Хогарту было тяжело его держать. Его вспотевшее, красное от натуги лицо, нависшее над Китом, показалось ему жалким. Но сам он выглядел еще более жалким: размахивал руками, выгибался, хрипел и никак не мог взять свое тело под контроль. Глупое тело вело себя именно так, как предсказывал мистер Хогарт — бестолково.
Кит вспомнил.
Подумал немного и пошел к Саре. Она сидела на кровати и листала журнал. Увидев его, отложила журнал в сторону.
— В этом нет ничего плохого, — твердо сказал Кит. — Отец заботится обо мне. Если бы не он, я бы до сих пор боялся темноты.
Сара пожала плечами.
— Я тоже боялась темноты, когда была маленькая. Сейчас прошло. А как прошло у тебя?
— Само прошло?
— Само. Я стала старше, и подкроватные монстры исчезли. У детей богатое воображение.
Кит посмотрел но сторонам, не нашел, куда сесть, и сел на пол.
— Для девочки это нормально, — сказал он. — Девочек воспитывают иначе. Им не нужно выживать, найдется кто-нибудь, кто защитит.
Сара рассмеялась.
— Кто, Кит? Кто меня защитит? Ты?
Кит не защитил ее. Он не знал, чью сторону должен был принять — ее или родителей.
Он не знал и молчал, когда Оливия собирала вещи Сары, швыряя в сумки все, что попадалось ей на глаза.
Он не спустился вниз, чтобы попрощаться с ней.
И он поддакнул Оливии вечером, когда та удовлетворенно вздохнула и сказала:
— Наконец-то мы снова семья…
А мистер Хогарт поднял глаза от газеты и сказал:
— Никогда никого не приводи в наш дом, Кит.
Кит разгрыз вторую таблетку. Сначала он сомневался — стоит ли после этого садиться за руль, но теперь мышление приобрело такую четкость, что он убедился — стоит. Стоит и нужно.
Он не смог защитить Сару, но теперь все можно исправить. Он не смог пойти против родителей тогда, но теперь он старше, и сможет. Ничего не бояться. Главное — ничего не бояться. Тот, кто боится, — проиграл.
Кит глянул на часы. Оказывается, прошло всего семь минут. Вот она какая, вечность.
Он поднялся, вышел из комнаты и коротко стукнул в дверь душевой.
За дверью тут же умолкла вода. Несколько секунд было тихо, потом ручка дернулась, раскрылась пахнущая теплом и мылом щель, полная пара.
Томми, видимо, отмывался кипятком.
Пар запорошил зеркало, опустился на кафель тяжелыми каплями. От помойной вони не осталось и следа.
Томми стоял у раковины и сосредоточенно умывался. Рыжие мокрые волосы стали красными, поднялись хохолком. Между пальцев сложенных рук сочилась вода. Он помотал головой, поднял голову. Ресницы слиплись, зеленые глаза стали ярче.
