– Скорость спуска уменьшается, – сообщил он. – Скоро до поверхности останется сто километров. Скорость спуска приближается к нулю.
– Я хочу зависнуть на этой высоте, пока мы будем просматривать район поиска, – сказал Арни, испытывая огромное облегчение. Он ощущал, как колотится сердце, с трудом качая кровь при двойной силе тяжести.
Через несколько мгновений он передвинул рычажки. Вес стал уменьшаться, достиг нормального уровня и продолжал становиться все меньше, пока они не почувствовали, что скоро смогут свободно взлететь. Повиснув над поверхностью, они оказались в поле притяжения Луны, составляющего всего одну шестую земного.
– Начинаю поворот, – объявил Арни.
Незакрепленные предметы покатились по палубе и застучали о переборку; все трое вцепились в ручки кресел. В иллюминатор хлынул поток белого сияния.
– Боже милосердный! – прошептал Нильс.
Это была она. Она росла, заполняя небо. До нее оставалось меньше семидесяти миль. Изрытая кратерами, прорезанная полосами ущелий, мертвая и безвоздушная. Чуждая земной жизни. Луна.
– Значит, долетели, – тихо сказал Ове. – Долетели! – выкрикнул он, давая волю эмоциям. – Господь свидетель, мы вышли в космос в этой бочке, и мы добрались до Луны!
Он отстегнул ремень и, пошатываясь, попытался пройти вперед при непривычно маленькой силе тяжести. Поскользнувшись и едва не упав, он ударился о переборку, но не обратил внимания и прильнул к иллюминатору.
– Вы только посмотрите на нее! Вот там Коперник, это Море Штормов, а где же Море Спокойствия? Должно быть, восточнее, в том направлении. – Ове заслонил глаза от ослепительного блеска. – Нам пока его не видно, но оно должно быть где-то там, за горизонтом.
Беззвучно, как кружащий в воздухе лист, «Каракатица» вернулась в горизонтальное положение и повернулась вокруг невидимой оси. Им пришлось отклониться назад, чтобы сохранить равновесие. Лодка качнулась носом вниз, и Луна снова появилась, на этот раз прямо впереди.
– Тебе под таким углом видно достаточно, чтобы вести судно? – спросил Арни.
– Вполне. Из кабины авиалайнера обзор даже хуже.
– Тогда я поддерживаю это положение и эту высоту и переключаю управление на тебя. Ты можешь двигаться вперед и в стороны.
– Поехали! – Нильс весело замурлыкал что-то себе под нос, ощутив в ладонях привычный изгиб штурвала.
Трое космонавтов стояли по стойке «смирно», насколько это было возможно в небольшом тесном модуле; нос капитана Злотникова почти уткнулся в волосатое плечо полковника. Замерли последние звуки «Интернационала», и из динамика негромко зашипели атмосферные помехи.
– Вольно! – скомандовал Нартов, и остальные двое рухнули на койки.
Полковник взял микрофон и включил его.
– От имени моих товарищей выражаю вам глубокую благодарность. Они стоят рядом, и они полностью согласны со мной, когда в это победное мгновение я обращаюсь к вам, граждане Союза Советских Социалистических Республик, с просьбой не оплакивать нас. Эта победа принадлежит нам всем – Генеральному секретарю, членам Политбюро, рабочим заводов, где были изготовлены детали и приборы нашего космического корабля, собранные затем…
Капитан Злотников рассеянно слушал слова, не вникая в их смысл. Он никогда не умел произносить речи или слушать их. За свои двадцать восемь лет на Земле он переслушал тысячи тысяч речей. И на Луне тоже. Это было неизбежное зло, что-то вроде снега зимой или засухи летом. Оно существовало, нравилось это тебе или нет, и с ним ничего нельзя было поделать. Оставалось только смириться и не брать в голову, и тут славянский склад ума, склонного к фатализму, приходился как нельзя более кстати. Злотников был летчиком-истребителем, одним из лучших, и космонавтом, одним из немногих. Чтобы достичь этой цели, можно было пожертвовать многим. Речи, в конце концов, не самая главная неприятность. Даже смерть не казалась слишком дорогой ценой. Он ни о чем не жалел, игра стоила свеч. Ему просто хотелось сделать это без лишних разговоров. Голос полковника продолжал монотонно бубнить. Злотников посмотрел в иллюминатор и тут же отвел взгляд – надо было соблюдать хоть видимость приличий. Но полковник стоял к нему спиной, отбивая строгий ритм своих слов салютующим жестом правой руки, сжатой в кулак. Наверное, это была хорошая речь. По крайней мере, полковник наслаждался ею. Злотников снова повернулся к иллюминатору и внезапно застыл, заметив пятнышко света, медленно движущееся высоко вверху. Метеорит? Но разве метеориты падают так медленно?
– …и сколько погибло, отстаивая свободу нашей великой Родины: Красная Армия без колебаний шла на смертный бой за светлое будущее, за мир, свободу и счастье народов. И разве могут советские космонавты уклониться от выполнения своего долга, поставить под сомнение реальность… – Он со злостью стряхнул надоедливую руку, постукивающую его по плечу. – …Реальность космических полетов, всю нашу сложную…
– Полковник!
– …всю нашу сложную космическую программу, колоссальную ответственность… (Беспокоить меня в середине речи – он что, спятил, этот мерзавец?) …перед всеми советскими трудящимися, которые сделали это возможным…
Полковник круто развернулся, чтобы свирепым взглядом призвать капитана к порядку. Но его взгляд невольно последовал за пальцем Злотникова, указывающим на иллюминатор, скользнул через толстые стекла по знакомому унылому ландшафту и уткнулся в небольшую подводную лодку, которая медленно спускалась с усыпанного звездами неба.
Нартов громко сглотнул, поперхнулся воздухом, откашлялся, прочищая горло, и посмотрел на микрофон в руке с выражением, очень напоминающим ужас.
– Я завершу свое обращение позже, – отрывисто сказал полковник и нажал на кнопку. – Что это за чертовщина? – проревел он хриплым голосом.
Ответить на этот вопрос, по вполне очевидной причине, не мог ни один из космонавтов. Они пораженно застыли в молчании. Тишину нарушал лишь еле слышный шепот воздуха, истощенной струей вытекавшего через решетку, да приглушенный всхлип динамика, из которого донеслась тихая музыка: кто-то на Земле решил заполнить непонятную паузу.
Подводная лодка медленно опускалась метрах в пятидесяти от капсулы; когда до поверхности осталось несколько сантиметров, она изящно зависла и через пару мгновений легко коснулась песка. К ее днищу прилипли полоски засохших водорослей, а корпус кое-где был покрыт потеками ржавчины.
– Датская? – выдохнул Шавкун, указав на флаг, нарисованный на маленькой башне. – Это ведь датский флаг, правда?
Злотников молча кивнул, потом вдруг заметил, что его нижняя челюсть неприлично отвисла, и закрыл рот, громко щелкнув зубами. Динамик зашумел, и, перекрывая музыку, оттуда донесся очень громкий голос, коверкающий русские слова:
– Алло, «Восток IV», вы меня слышите? Это «Каракатица», мы совершили посадку рядом с вами. Сообщите, слышите ли вы меня? Прием.
Полковник Нартов посмотрел на микрофон, хотел было включить его, но тут же остановился и потряс головой, стараясь собраться с мыслями. Потом наклонился к радиопередатчику и перевел его на минимальную мощность, после чего включил микрофон. Это был автоматический защитный рефлекс – ему почему-то не хотелось, чтобы Москва слушала их разговор.
