– А кто беспокоится? – сказал Нильс. – Просто в это время суток я всегда потею и бледнею. Еще не пора взлетать?
– Через несколько минут, – ответил Арни, глядя на электронный хронометр. – Я думаю, пора подняться и немного набрать высоту.
Его пальцы передвинули несколько рычажков, и все трое почувствовали, как палуба надавила на них снизу. Волны начали отдаляться. На палубе «Витуса Беринга» крошечные фигурки с энтузиазмом размахивали руками, потом они совсем уменьшились и пропали из виду. «Каракатица» стремительно мчалась в небо, набирая скорость.
Самое странное в этом путешествии было полное отсутствие каких-либо происшествий. Пройдя атмосферу, они продолжали лететь с постоянным ускорением в одно g. Такое ускорение не вызывает никаких ощущений, потому что ничем не отличается от силы тяжести на Земле. Позади них, словно игрушечный или спроецированный на большой экран, уменьшался земной глобус. Не было ни грома ракет, ни рева двигателей, ни провалов в воздушные ямы. Поскольку корабль был полностью герметичен, не чувствовалось даже небольшого падения атмосферного давления, как это бывает в пассажирских авиалайнерах. Оборудование работало идеально, и теперь, за пределами воздушной оболочки, их скорость увеличилась еще больше.
– Мы следуем точно по курсу, по крайней мере, звезда находится в прицеле, – доложил Нильс. – Думаю, пора связаться с Копенгагеном и выяснить, следят ли они за нами. Было бы неплохо, если бы они подтвердили, что мы летим в правильном направлении.
Он включил приемопередатчик на заданную частоту и начал вызывать Землю по согласованному коду.
– «Кюллинг» вызывает «Хальвабе». Слышите меня? – Он переключился с передачи на прием. – Хотел бы я знать, какой алкаш придумал эти кодовые названия, – пробормотал он себе под нос.
Подводная лодка называлась «цыпленком», а наземная станция – «лемуром», но эти же слова были жаргонным обозначением для четвертинки и поллитровки.
– Слышим тебя хорошо, «Кюллинг». Вы следуете точно по курсу, но ускорение немного больше оптимального. Советуем снизить его на пять процентов.
– Понял. Подтвердим исполнение. Вы следите за нами?
– Безусловно.
– Дадите сигнал торможения?
– Безусловно.
– Прием и конец связи. – Нильс выключил радио. – Вы слышали? Все идет как нельзя лучше.
– Я уменьшил ускорение на пять процентов, – сказал Арни. – Действительно, все идет лучше некуда.
– Кто хочет банку «Карлсберга»? – спросил Ове. – Кто-то засунул сюда целый ящик.
Он протянул банку Нильсу, Арни отказался.
– Допивайте скорей, – сказал он. – Мы уже недалеко от точки поворота, и я не ручаюсь, что не будет небольшой тряски. Я мог бы уменьшить тягу до нуля перед началом торможения, но тогда наступит состояние невесомости, а мне бы хотелось по возможности избежать его. Дело не столько в нашем самочувствии, сколько в том, что оборудование корабля не приспособлено для этого. Я попробую развернуть корабль на сто восемьдесят градусов при полной тяге, и мы под ее давлением начнем сбрасывать скорость.
– Звучит вполне разумно, – согласился Нильс, прищурясь в перископ и вводя небольшую коррекцию. – Но что будет с нашим курсом? Этот газопровод на палубе – он что, предназначен именно для такого случая? Тот самый, из-за которого так стонал Хеннинг, когда сверлил дырки в корпусе.
– Совершенно верно. Там установлен широкоугольный объектив с оптическим прицелом.
– Такого типа, как на истребителях, – для ведения прицельного огня?
– Точно. Ты будешь удерживать звезду в центре, как и раньше. Не вижу никаких особых проблем.
– Да, конечно. Нет проблем. – Нильс обвел взглядом наспех переоборудованное временными приспособлениями помещение и с изумлением покачал головой. – Может кто-нибудь из вас на минутку сменить меня? Мне надо прогуляться в носовую часть. Пиво, знаете ли.
Поворот прошел гладко, и они даже не заметили бы вращения, если бы не следили за солнечным светом, переместившимся через палубу вверх по переборке. Задребезжало несколько плохо закрепленных предметов, по столу покатился карандаш и упал.
Время шло быстро. Безжалостно светило солнце, и они немного поговорили о солнечных бурях и радиации ван Аллена. Ни то, ни другое не представляло для них серьезной угрозы, поскольку корпус подводной лодки был намного толще, чем у любой ракеты, и представлял собой надежную металлическую защиту.
– А вы подумали о том, как мы будем разговаривать с космонавтами? – спросил Ове. Он стоял в дверях машинного отделения, откуда мог одновременно наблюдать за термоядерным генератором и разговаривать с остальными.
– Они же летчики, – сказал Нильс. – Значит, должны говорить по-английски.
Ове не согласился:
– Только если они летали за пределы страны. Внутри Советского Союза Аэрофлот пользуется русским языком. Английский применяют только в международных полетах для радиоконтроля. Я провел шесть месяцев в Московском университете, так что смогу как-нибудь объясниться, если придется. Но я надеялся, может, кто-то из вас говорит поприличнее.
– Иврит, английский, идиш и немецкий – увы, это все, – сказал Арни.
– А я знаю только английский, шведский и французский, – отозвался Нильс. – Так что, Ове, придется тебе взять это на себя.
Как и большинство европейцев, закончивших колледж, они считали само собой разумеющимся, что человек должен знать, по крайней мере, один язык, кроме родного. Жители Скандинавии, как правило, знали два-три иностранных языка. В конце концов они пришли к выводу, что космонавты говорят на каком-нибудь языке, который они смогут понять.
За их продвижением неустанно следил наземный компьютер, и, когда четыре часа начали подходить к концу, им передали, что пора включать радиовысотомер. Его максимальная дальность составляла сто пятьдесят километров, и они уже вошли в радиус действия.
– Есть слабый сигнал! – взволнованно воскликнул Нильс. – Луна действительно недалеко.
Волнение Нильса было легко объяснить. После разворота спутник Земли исчез из поля зрения и находился где-то под килем.
– Предупреди меня, когда до поверхности останется примерно сотня километров, – сказал Арни. – Я разверну корабль, и мы сможем смотреть через бортовые иллюминаторы.
Сила тяжести внутри космической подлодки стала увеличиваться – они стремительно мчались к Луне, которая все еще оставалась для них невидимой.
– Альтиметр крутится очень быстро. – Голос пилота был профессионально сдержан и не выдавал волнения, которое испытывал Нильс.
– Увеличиваю торможение до двух g, – объявил Арни. – Приготовьтесь.
Их охватило странное ощущение, словно они внезапно стали гораздо тяжелее. Руки опустились, подбородки прижались к груди, кресла под ними затрещали. Стало трудно дышать. Нильс протянул руку к контрольной панели, и ему показалось, что на руке висит тяжелый груз. Он весил сейчас около четырехсот фунтов.
