Книга Валькирия [= Тот, кого я всегда жду ] - Мария Семенова

Теперь надобно помянуть про Нежату: взялась, так всёсказывай, любо, не любо. Нежата вернулся в яркий солнечный полдень и сам был,как тот полдень, радостен и румян. Шестеро молодцов неслись вслед размереннымшагом, и по этому шагу я тотчас признала словен. Весские парни бегали ино, а ужваряги – куда ни поедут, семи вёрст не доедут, отроду не было крепких морозов уних на море Варяжском, дожди вместо снега кропили в месяце грудне.

Нежата с собой уводил пятерых, вернулся с прибытком. Этотшестой летел позади, красуясь лыжной сноровкой, а у правого уха блестеласеребряная крестовина меча. Да, подумала я. Вовсе не то, что я или побратим.Этот выглядел воином.

Мстивой, к моему удивлению, Нежату не похвалил.

– Отроков я беру сам, – молвил он хмуро.

Шестой мигом опознал в нём вождя и встрял с ухмылкой,бесстрашно:

– А я не отрок.

У него был отчаянный взгляд не привыкшего ничем дорожить.Такому что свой живот, что чужой: не промедлит и не усомнится, если пошлют, какЯруна, со смертью на беззащитного. Это почуял в нём вождь, другое ли что?Откуда мне знать.

– Здесь передо мною все отроки, – ответил онневозмутимо. – Издалече идёшь, молодец?

– Из Нового Града, – сказал прибылой и пересталскалиться. – Думал хоть у тебя правды сыскать.

Из Нового Града!.. Двадцать лет прожила я в знакомом лесу,путешествие в Нета-дун казалось походом за край света, да я сказывала. Старградваряжский был мне вовсе где-то за звёздами, слишком далеко, чтобы уразуметь.Новый Град и стольная Ладога помещались чуть ближе, но тоже у кромки, под самымпологом тьмы. Возле белого камня, скрепившего древние заговоры… Мыпереглянулись с Яруном. Мы были двумя синицами, выпугнутыми из куста. Варяги,залётные соколы, знали, как выглядит земля из-под облаков. Их смутить былотруднее.

– Как величать-то? – спросил вождь. Он смотрел наНежату: привёл, отвечай, – но Нежата как раз увидел меня и, если судить полицу, почти испугался, и мне прыгнуло в душу что-то холодное, а новогородецнемного повременил и откликнулся с вызовом:

– Блудом люди рекут.

Блуд – Ходящий Опричь! Хорошее назвище. Другое уже навряд липристанет.

– А князя что бросил, Блуд? – продолжал допросвоевода. Это он говорил о храбром Вадиме, который вышел из Ладоги и выстроилНовый Град, поссорясь с варягами, и о том слыхали даже мы в нашей чащобе.

Дерзкий Блуд показал разом сорок зубов:

– Вадиму в горохе только стоять. И людям его с ним.

Хаген, уже привыкший держать меня за плечо, покачал седойголовой:

– Беда, коли язык проворней ума.

Он опять видел недоступное зрячим. Расспросить тотчас я неуспела. А после – забыла.

– Князя лаешь, болячка тебе! – проворчалхромоногий Плотица. Юные воины перед ним трепетали, но тут коса напала накремень. Блуд выхватил оружие с такой быстротой, что лезвие очертило в воздухезолотой полукруг.

– Ты меня не учи. Я тебя под стрелами не видал.

Бесстрашия, наглости и насмешки в нём было поровну. Причёмна десятерых. Плотица потемнел, косолапо шагнул навстречу. Зоркий Блуд опустилмеч.

– Две с одной не дерутся, слава не та.

– Достанет одной пнуть тебя за ворота, – пообещал воин. –Думай, щеня, где славы искать!

Вождь его удержал. Вожди не бывают гневливыми, скорыми нарасправу. Гнев вождей превращается в чёрные тучи, разящие невидимым громом.Раньше это могло случиться с гневом каждого человека, и люди были ласковее другк другу. Ныне благая вера ослабла, но не про вождей. Кмети не помнили, чтобыМстивой Ломаный кричал или бранился. Он и теперь продолжал по-прежнему ровно:

– Чем же светлый князь перед тобой оплошал?

Блуд ответил немедленно:

– А хоть тем, что датчан прежде нас потчевать стал.

Почему-то эти слова прозвучали как заклинание.

Кмети сдержанно загудели, вождь сжал зубы, как в судороге,потом бросил, более не раздумывая:

– Отроком будешь.

– У Вадима я повыше сидел, – сказал Блуд уже ему вспину. Воевода как не услышал. Нравится – оставайся, не нравится – уходи, аспорить без толку. Какое-то время Блуд стоял неподвижно. Потом с видимымусилием обуздал бесновавшуюся гордость, убрал меч и стал снимать лыжи. Припална колено и начал казаться крепко избитым, и тут я заметила, что отчаянныймалый на самом-то деле был бледен и тощ, тёмные усы выделялись, словноприклеенные, нарядный полушубок глядел чужим, слишком просторным, и даже лыжныйбег по морозу не раскрасил молодца, только зажёг на скулах багровые пятна. Мы сЯруном дошли сюда крепкими и краснощёкими. А у него глаза глядели будто изтемноты, и тлела в глазах волчья готовность лязгать зубами и огрызаться, покане вшибут в глотку копья…

Возле двери вождь взял Нежату за плечо, и мой слух,отточенный на охоте, донёс сказанное в треть голоса, но с клокочущей яростью:

– Ты, беспутный, девку привабил?

Румяный Нежата дернулся из его кованых пальцев:

– Да ну её!.. Чего ещё наплела?

Вот оно – белым личиком об морской лёд. Я совсем не ждаларадостной встречи, не думала снова сумерничать с ним на крыльце, позовёт – непошла бы… Так, но я задохнулась от обиды и предательства, хотя какоепредательство, если ни в чём друг другу не обещались?..

А потом схлынула первая горечь, и я поразмыслила и решила:всё к лучшему. Знать, хранило меня, глупую, дедушкино громовое колесо. Не былНежата Тем, кого я всегда жду. А иным не для чего меня обнимать. Смейтесь, еслисмешно. Сестрица Белёна уж точно животик бы надорвала. Она там небось замужвылетела – дверь скрипнуть вслед не успела. Белёне жилось на свете повеселеймоего. А впрочем, не знаю.

Но воевода!.. Решил, что Нежата сманил меня в Нета-дун, исъесть готов был Нежату! Насмешек боялся? Хорош вождь с дружиной, в которойдевки хоробрствуют?.. Я так и этак вертела подслушанный разговор, и за воротсыпались муравьи. Сколь веселей было бы, стой во главе дружины хоть Славомир. УСлавомира солнце было в глазах. Светел весь, как речная струя над чистымпеском. Брат вождю, а сколь непохож. На того солнышко совсем не светило. Омутыбыли в нём, тёмные омуты. И студенцы, плещущие со дна.

Едва ли не в тот самый вечер я поднялась в горницу спать и вдверях занесла ногу повыше – перешагнуть девку. И не увидела знакомой овчины.