Мы с Сесилией по возможности следили за тем, как складывались его дела, все те полгода, пока он проходил лечение. Мы брали его с собой в походы на Гейтанюккен и другие горы в Осане и округе. В компании экологов мы ездили с ним на рыбалку по фьордам. Однажды в июне мы поехали купаться в Воллане, и я помню — отчетливо — Сесилию в довольно откровенном бикини, белом в зеленый горошек, и как верх ее купальника топорщился после ныряния в холодную воду. После этой поездки у нас с ней состоялось еще одно «празднование» в узком кругу — у меня на Тельтхюссмёэт. Но лето тогда выдалось пасмурное и дождливое, так что больше мы купаться не ездили.
Мы были как семья — правда, между собой у нас были немного натянутые и отчужденные отношения, но так, наверное, часто бывает в семьях с больными детьми. Я помню, как однажды сентябрьским вечером, после того как мы вернулись из поездки в Аквариум, нас с Сесилией пригласил к себе в кабинет Ханс Ховик. Он рассказал, что нашел для Яна-малыша родителей в Суннфьорде и собирается сам его туда отвезти на следующий день. Я едва нашел в себе силы посмотреть в глаза Сесилии: Ян-малыш был как будто наше собственное дитя, наш трудный ребенок. И, наверное, именно из-за разлуки с ним у нас случилась всего еще пара-тройка «празднований» — и всё. Я помнил и отъезд Яна-малыша в Суннфьорд тем прекрасным сентябрьским днем.
Я помнил, как он за полгода из безучастного маленького мальчика, которого мы встретили в тот страшный день, превратился в шумного, активного — иногда даже чересчур — пацана. Ему непросто давалось умение остановиться, почувствовать границы дозволенного. Иногда он, казалось, нас специально провоцировал, пытаясь вызвать в нас раздражение и даже отвращение, чтобы мы ему что-нибудь запретили, — это была, как нам сказала Марианна Стуретведт, типичная реакция ребенка с ранними психологическими травмами. «Ну и что нам делать?» — спросил я ее. «Надеяться, что терапия поможет, — ответила она с легкой улыбкой, — и что он научится контактировать с миром взрослых, соблюдать рамки приличия и вообще научится жить». Мы с Сесилией согласно кивнули и поблагодарили, но вышли из ее кабинета такими же несчастными и встревоженными, какими пришли.
— Что за люди, к которым ты его отправляешь? — спросил я Ханса.
— Надежные. Я их знаю лично. Клаус и Кари Либакк. Клаус — мой троюродный брат. У них хозяйство в Аньедалене, к северу от Фёрде.
— А лечение продолжать кто будет? Местные врачи?
— Разумеется. Служба охраны детства в Суннфьорде уже назначила человека и посвятила его во все детали. — Он перелистал бумаги и добавил: — Грете Меллинген. Вам что-нибудь говорит это имя?
— Нет, — ответил я, а Сесилия только горестно покачала головой.
В машине по дороге в город мы почти не разговаривали. Каждый думал о своем, а когда приехали на место, ни один из нас даже не предложил «отпраздновать».
Вообще это был несчастливый год. Время на принятие окончательного решения, которое отвели нам с Беатой, подошло к концу, и мы получили развод. Мы договорились о том, как и когда я буду посещать Томаса, и вскоре после этого я узнал, что у Беаты новый парень — некий лектор Виик. В охране детства все у меня валилось из рук, и было даже несколько случаев, когда я и сам чувствовал: лучше бы пригласить кого-то другого на эту работу. Что они, впрочем, и сделали примерно через год — вежливо, но настойчиво предложили мне заняться чем-нибудь другим.
У меня было гнетущее чувство, что жизнь проходит где-то там, за моими окнами, и в конце концов я воплотил в жизнь кошмар старшего инспектора Мууса — открыл собственную контору частного сыска на Страндкайен, недалеко от кабинета Марианны Стуретведт.
А еще через девять лет мне позвонили из Фёрде.
18
Кабинет частного детектива бывает порой весьма мрачным местом. Скажем, в один из дней, когда дождь хлещет в окна так, будто снова начался Всемирный потоп, а число билетов на ковчег ограничено. Звонок из Фёрде меня не утешил, а напротив, совершенно выбил из колеи.
— Веум? Варг Веум? — В хриплом голосе звонившей женщины чувствовалась тревога.
— Я слушаю.
— Это Грете Меллинген из службы охраны детства, отделение в Согне и Фьордане. Я звоню из Фёрде.
У меня сжалось сердце.
— Да-да, я понял. Что случилось?
— Дело касается нашего подопечного, семнадцатилетнего Яна Эгиля Скарнеса.
— Да. Я понимаю, о ком вы говорите. Но…
— Это ужасно. Не знаю, слышали ли вы в новостях…
— Нет, я ничего не слышал.
— У нас в Аньедалене двойное убийство. Погибли приемные родители Яна Эгиля.
— Как вы сказали? — Мне показалось, что лампочки вспыхнули ослепительным светом, так что даже кожу обожгло — как на допросе.
— Да, убийство, и… ко всему прочему есть основания полагать, что это сделал Ян Эгиль, потому что он сбежал в долину и отказывается разговаривать с кем-либо, кроме вас.
— Но я с ним даже не виделся много лет…
— Он там не один. С ним девочка с соседнего хутора.
— Заложница?
— Мы не знаем. Она его сверстница. Полиция переговаривается с ним по мегафону, и он заявил, что будет говорить только с вами.
— Подумать только. Он еще помнит меня…
— Меня вызвали, чтобы попытаться наладить с ним контакт, но… «Я буду говорить только с Варгом!» — крикнул он. «Варг? Какой Варг?» — спросили мы. «Варг!» — повторил он без всяких объяснений. Мы связались с Хансом Ховиком, чтобы разобраться, кого он имел в виду, и он сказал нам о вас.
— Вот ведь!.. — От волнения я шумно сглотнул.
— Меня интересует, как быстро вы сможете сюда добраться?
— Так. Пароход отходит только через несколько часов, на самолет я не успеваю… Но если сяду в машину и пошлю к чертям дорожные правила, то смогу быть на месте часов приблизительно через пять.
— Вы приедете?
— Да, конечно. Как я вас найду?
— Я вас встречу. Вы знаете, где отель «Суннфьорд»?
— Да.
— Я буду ждать вас у стойки портье.
— Хорошо. Только… я выеду не раньше чем через полчаса — у меня машина в гараже.
— Ничего… Приезжайте как можно скорее. Мы надеемся на вас…
«А вот этого не стоит делать», — подумал я, но вслух не сказал. Положил трубку, закрыл кабинет и помчался в Скансен за машиной. Менее чем через полчаса я уже был в пути.
До Фёрде я добрался, когда уже стемнело — было почти девять. Поездка выдалась не из легких. Я ехал в кромешной темноте от самого Масфьорда, да и дождь, конечно, видимость не улучшал. В Брекке меня задержал светофор, но зато, проезжая вдоль фьорда, я побил все рекорды скорости в надежде, что вся местная полиция съехалась в этот темный октябрьский вечер в Аньедален, разбираться с тем, что в завтрашних газетах назовут «Двойное убийство на хуторе».
