– Они все желают мне зла. Смеются надо мной. Мне в руку колют что-то, – шепчу я, стараясь говорить как можно тише, чтобы трое других пациентов в палате и медсестра на посту не услышали.
– Сюзанна, пожалуйста, постарайся не волноваться. Никто не хочет причинить тебе вред, я клянусь, – говорит мама.
– Они за мной шпионят. Подсматривают, когда я хожу в туалет.
– Я с ними поговорю, – отвечает она. В ее голосе растет негодование.
– Думаешь, они так тебе и признаются – «мы издеваемся над вашей дочерью»? Так прямо тебе и скажут?
– Да.
Я услышала звук шаркающих шагов и повесила трубку. К моей кровати подошла медсестра.
– Пожалуйста, не пользуйтесь мобильником, когда подключены к аппарату для ЭЭГ. Он мешает сигналу. И уже поздно. Все спят. – А потом она вдруг шепчет – тихо, насмешливо, не шевеля губами: – Я видела вас в новостях.
– Почему вы отказываетесь пускать к себе отца? Он хороший человек, – продолжает она, и ее голос окутывает меня, как дым, а она исчезает за занавеской.
Все они хотят лишь одного – добраться до меня. Здесь небезопасно. Я смотрю на видеокамеры: они наблюдают за мной. Если не сбегу сейчас, мне не выбраться отсюда живьем. Хватаю электроды в кулак и тяну. Вместе с электродами вырываю клок волос, но не чувствую боли. Лишь рассеянно смотрю на темные корни моих крашеных светлых волос и принимаюсь снова срывать электроды.
В ту ночь я выбежала из палаты в больничный коридор. Там меня схватили медсестры и вернули обратно в палату интенсивного наблюдения; я отчаянно вырывалась, отбивалась и кричала. Это была моя первая, но не последняя попытка к бегству.
16. Послеприпадочная ярость
На второй день пребывания в больнице меня навестила невролог Дебора Руссо, врач-ординатор эпилептического отделения, чтобы провести очередной осмотр. Она зашла утром, ее сопровождали несколько врачей, медсестер и студентов-медиков – моя так называемая «коллегия». Зная о моей вчерашней попытке сбежать, доктор Руссо осмотрела палату и убедилась в соблюдении всех правил предосторожности, а затем перешла к стандартному неврологическому осмотру: «коснитесь кончика носа, высуньте язык» и т. д. Но я прервала ее в середине процедуры.
– Выпустите меня. Мне здесь не место, – нервничая, сообщила я. – Просто обо мне всякого наговорили.
– А кто с вами разговаривал?
– Люди из телевизора.
Доктор Руссо послушала мою околесицу еще несколько минут, а затем перенаправила мое внимание.
– Не могли бы вы немного рассказать о своем самочувствии до поступления в больницу?
– Мне казалось, будто меня не стало.
– Можете объяснить, что это значит?
– Как будто я очень устала. Я чувствовала себя очень уставшей до сегодняшнего дня.
Руссо записала: «мышление аморфное, слишком рассеянна, не в состоянии сообщить полную историю болезни» – и продолжила меня расспрашивать:
– Сейчас я задам вам несколько простых вопросов, постарайтесь на них ответить, хорошо? Как вас зовут?
– Сюзанна, – ответила я, выгибая шею в сторону телевизора.
– Какой сейчас год?
– Вы не слышали? Они говорят обо мне. Смотрите, смотрите! Вот, прямо сейчас, они обо мне говорят!
– Сюзанна, не могли бы вы не отвлекаться и отвечать на вопросы? – сказала доктор Руссо и велела медсестре выключить телевизор. – Какой сейчас год?
– 2009-й.
– Кто наш президент?
– Обама.
– Где вы находитесь?
– Я должна выбраться отсюда. Мне нужно уйти. Я должна уйти.
– Понимаю. Но где вы сейчас?
– В больнице, – язвительным тоном ответила я.
Доктор Руссо посветила фонариком мне в зрачки, проверяя их сокращение и движение глаз. Никаких отклонений.
– Сюзанна, улыбнитесь, пожалуйста.
– Ну уж нет. Не буду я больше ничего делать, – отвечала я.
– Мы скоро закончим.
– Я хочу сейчас же отсюда выйти! – закричала я и спрыгнула с кровати.
Мой взрыв не был неожиданностью для коллегии врачей, но, даже успокоившись, я продолжила шагать по палате, дергать проводки и то и дело бросаться к двери. – Выпустите меня! – рычала я на врачей и сестер, пытаясь протолкнуться к выходу. – Отпустите меня домой!
Доктор Руссо несколько раз подводила меня к кровати и звала на помощь медбрата. Она разрешила дать мне дозу галоперидола – препарата с антипсихотическим действием. Позднее, описывая свои впечатления на сестринском посте, она отметила, что «пациентка демонстрирует признаки мании и психоза». И предложила два возможных диагноза: «первая фаза биполярного расстройства» или «постприпадочный психоз» (состояние, часто следующее за серией припадков).
Постприпадочным психозом называют психотическое поведение, часто следующее за серией припадков. Он может длиться от двенадцати часов до трех месяцев после припадка, но в среднем – около десяти дней. В 1838 году французский психиатр охарактеризовал это состояние как «постприпадочную ярость». Четверть пациентов с психозом в эпилептических отделениях страдают именно этой разновидностью.
Позднее тем утром ко мне зашел уже третий врач – Уильям Сигел. Он представился мне и маме (та была наслышана о его звездной репутации). За день до этого она упомянула Сигела в разговоре со своим терапевтом, и тот заметил: «Вас лечит Сигел? Как вам удалось его заполучить?» Уильям Сигел был харизматичным мужчиной и всем своим видом располагал к себе. Проведя неврологический осмотр, он протянул маме руку и произнес:
– Мы во всем разберемся. С Сюзанной все будет в порядке.
Мама уцепилась за его слова как за спасательный плот и прозвала Сигела «Багси[9]» – своим личным доктором-гангстером.
17. Расщепление личности
Мозг словно рождественская гирлянда. Когда все работает, лампочки светят ярко, и даже если одна погаснет, адаптивные способности мозга таковы, что остальные по-прежнему будут сиять. Но порой бывают повреждения такого рода, что даже одной перегоревшей лампочки достаточно, чтобы погасла вся цепь.
На следующий день после знакомства с Багси меня навестила доктор Сабрина Хан из психиатрического отделения. Она представилась Стивену и мне. Это был уже четвертый врач из моей «коллегии», и она тоже слышала о двух моих попытках к бегству: ночью и утром, в присутствии доктора Руссо. Во врачебном журнале доктор Хан охарактеризовала меня как «слегка растрепанную, беспокойную», в «откровенной пижаме» (на мне были узкие леггинсы и прозрачная белая рубашка) и отметила, что я теребила проводки от аппарата для ЭЭГ.
