— Ее тоже волнует этот вопрос, — ответила Анна. — Она не может стать королевой, но размышляет о том, не может ли она стать матерью короля. Только это мечты для прачек. Сын моей сестры будет подброшен кукушонком в гнездо ее глупого супруга. У короля уже давно есть бастард, но бастарды не становятся королями Англии.
Лежавший на языке у Джеральдины фрукт вдруг стал горьким на вкус. Бастард не наследует графство Рипонское. То, что маленький граф изнывает от тоски по ней, принесет ей не больше, чем пересахаренные сливы.
— Я знаю, о чем ты думаешь, — заявила Анна, гладя ее по ключице, обнажившейся из-под ночной рубашки. — У меня дела ничуть не лучше.
— У тебя?
Анна кивнула.
— К чему нам остроумие, если всем заправляют мужчины? А если мы хотим управлять мужчинами, то получаем по рукам, поскольку мы всего лишь дочери рыцарей.
— И кто же твой мужчина в поводу? — спросила Джеральдина.
— Гарри Перси, — мрачно заявила Анна. — Наследник графа Нортумберлендского. Он ест из моих рук, и если бы я позволила, он пил бы из моего пупка. Но что мне с того? Любезничать в жарких уголках я отлично умею, но женится он на Мэри Толбот, дочери графа. — От гнева лицо Анны, напоминавшее лицо Мадонны, какой ее рисовали раньше, перекосилось и словно постарело на несколько лет. — А все потому, что вмешался жирный в красной мантии. Какое ему вообще дело до того, кто в чьей постели кувыркается?
— Кардинал Уолси?
— Он самый. Он велел графу Нортумберлендскому вернуть своего сына в фамильное гнездо, чтобы тот выбросил из головы мезальянс с дочерью рыцаря.
Некоторое время Джеральдина задумчиво молчала.
— Думаешь, Гарри Перси взял бы тебя без благословения отца и кардинала? — наконец спросила она у Анны.
— Еще как, — ответила Анна, отбрасывая в сторону пуховое одеяло. — Поверь мне, милочка. Если я ловлю на крючок мужчину, он хочет провести со мной не ночь, а целую жизнь. — Она развела согнутые ноги, так что ночная сорочка скользнула ей на живот. Медленно, словно влюбленная, она погладила себя по внутренней стороне бедра. Ее резкие черты лица стали мягче, а из горла вырвался хриплый стон.
Джеральдина не могла отвести взгляд. «Вот то, что мне чуждо, — подумала девушка. — Анна наслаждается игрой с чувственностью, а я играю просто для того, чтобы достигнуть цели». Все стоны и томления были ей противны. Для Джеральдины оставалось загадкой, что заставляет мужчину и женщину становиться рабами друг друга, что заставило ее красивого брата объявить о помолвке с никчемной корабельной доской. «Я никогда не желала мужчину. Это козырь у меня в рукаве или же карта, которой мне не хватает?»
Джеральдина была красивее, чем Анна, и знала это. Всякий, кто видел ее, смотрел ей вслед, она спиной чувствовала эти взгляды. Но ее красота не вызывала пожара. Как-то дома она услышала, как один парень говорил другому:
— Да, племянница, которую называют ангелом Портсмута, может быть, и красивее тетки, но у тетки доброе сердце. А если я слишком долго смотрю на ангелоподобную племянницу, у меня на носу вырастают сосульки.
Если Анна была рождена для того, чтобы быть кокоткой, то Джеральдина была прирожденной шпионкой. И кто из них добьется того, о чем мечтает?
— Теперь ты мне расскажешь, правда? — Анна положила голову на плечо Джеральдины. — Ведь тебе должно быть жаль меня, потерявшую возлюбленного.
— Мне не жаль тебя, — ответила Джеральдина. — Гарри Перси не был твоим возлюбленным, и, кроме того, я уверена, что ты хочешь отомстить кардиналу Уолси.
— О да, непременно. — Анна загадочно поджала губки. — О такой, как я, весь мир думает, будто я порочна до мозга костей, но разве мир оставил мне выбор?
Их взгляды встретились, словно давая друг другу обещание.
— Расскажи мне наконец то, что я хочу знать, — попросила Анна. — Это единственное, что меня еще заботит.
— Так тому и быть. — Огонь догорал, и Джеральдина почувствовала, что ей снова становится холодно. Кроме того, ей хотелось узнать, почему Анна так падка на сомнительные новости. — Кстати, кто этот парень, от тревоги за которого ты грызешь ногти? — спросила она. — Тот, кем хотел бы быть Гарри Перси? Твой возлюбленный?
— Глупости.
— Тем лучше для тебя, — заявила Джеральдина, — Иначе тебе недолго пришлось бы им наслаждаться.
— И что это значит? — Анна стиснула ее руку ладонью.
Джеральдина стряхнула ее.
— Оставь. Думаешь, я хочу, чтобы у меня были синяки и завтра мне пришлось надеть такие же длинные рукава, как у тебя? Тот человек из Глостершира, Уильям Тиндейл, не останется в Англии. Как ты и предполагала, он говорил с лондонским епископом, но чего бы он ни добивался, епископ отказал ему. Теперь его втайне перевезут на материк. Ему помогают какие-то торговцы тканями с Лондонского моста.
— Это правда? Откуда ты знаешь?
Джеральдина отвела взгляд.
— Ты ведь не думаешь, что я отвечу на этот вопрос.
— Ты мне подруга или нет?
— Твоя подруга — может быть. Но не тот человек, который теряет контроль над собой, едва почувствовав твой запах. Ты не говоришь, почему тебе так важен этот Тиндейл, а я не говорю, кто мои информаторы.
Информатором был маленький граф, который, будучи смотрителем королевских кораблей, во время войны оказался на очень важном посту. Он сам был в числе тех, кто помогал Тиндейлу и обеспечивал ему проезд по морю.
«Я рискую жизнью, чтобы Англия не застряла в темных веках, — икнув, поведал он ей. — Одно слово, произнесенное не в том месте, может стоить мне головы, но вам я доверяю. Я доверил бы вам свою жизнь, вы знаете это, Джеральдина?»
«Может быть, свою никчемную жизнь ты и доверил бы, — подумала Джеральдина. — Но не свое драгоценное имя». То, что он изливал душу шпионке, она говорить не стала.
— А если я скажу тебе, почему Тиндейл так важен для меня? — спросила Анна. — Ты хочешь узнать, почему он был у епископа Лондона? Потому что он просил его разрешения и поддержки в мероприятии, которое затянется на годы.
— И что он задумал? Построить дворец, в котором не плесневеют стены, как здесь?
— Перевести Новый Завет на английский язык, — с ликующим видом провозгласила Анна.
То ли от испуга, то ли от восхищения Джеральдина издала смешок. «Ересь». Все они еретики. Странный тип Тиндейл, маленький граф и похожая на сирену Анна Болейн. Нет ничего опаснее, чем быть еретиком. Никакая интрижка с королем, никакое убийство и никакие ложные показания под присягой не могли с такой же вероятностью привести человека на костер, как стих из Библии на английском.
— И ради этого ты готова поджариться на костре? — спросила она у Анны. — Ради перевода, который ты, как женщина, все равно не имеешь права прочесть?
— Ради новой эпохи, — ответила Анна. — Ради нашей эпохи, когда человек стоит в центре вселенной. Никто не думает, что у меня в голове больше, чем у Уильяма Комптона между ног, и мне так удобнее. Мне все равно, пусть никто не знает, что я достаточно глупа, чтобы иногда представлять себе мир, не прогнивший до мозга костей.
