Поэт Стивен Спендер описывал «неясные очертания идеи, надвигающейся, подобно грозовой туче, готовой пролиться дождем словесных образов». Поэтесса Эми Лоуэлл писала: «Идея приходит мне в голову без всякой очевидной причины; например, “бронзовые лошади”. Я как-то подумала, что хорошо бы написать стихотворение о лошадях, и, отметив это про себя, больше не возвращалась к этой мысли. Но на самом деле я забросила этот намек в подсознание, как бросают письмо в почтовый ящик. Через шесть месяцев ко мне пришли строчки этого стихотворения, точнее, выражаясь моим персональным языком, стихотворение уже было во мне».
То, что верно для большинства творческих людей, работавших над интереснейшими идеями, также верно и для нас с вами при решении более приземленных задач.
Почти сто лет назад психолог Норман Майер провел следующий эксперимент. Он показывал испытуемым два провода, свешивавшихся с потолка лаборатории, в которой имелось множество металлических зажимов, плоскогубцев и удлинителей[68]. Майер говорил участникам, что их задача — соединить два провода. Трудность заключалась в том, что провода располагались далеко друг от друга, так что нельзя было дотянуться до второго провода, одновременно держа первый. Участники эксперимента быстро находили несколько решений, например, привязать удлинитель к одному из проводов. После каждого найденного решения Майер говорил участникам: «А теперь сделайте это по-другому».
Одно из возможных решений было намного труднее прочих, и участники не смогли найти его сами. Они в недоумении стояли посреди лаборатории, а Майер расхаживал вокруг них. Через несколько минут Майер «случайно» привел один провод в движение. В среднем через 45 секунд после этой подсказки кто-то из участников привязывал к концу одного из проводов груз, раскачивал его как маятник, бежал к другому проводу, хватал его и ждал, когда первый провод окажется достаточно близко, чтобы поймать его. Майер немедленно спрашивал участников, как им пришла в голову идея с маятником. Они отвечали: «Меня просто осенило», «Это единственное, что оставалось», «Я просто вдруг понял, что провод будет раскачиваться, если я привяжу к нему какой-нибудь предмет».
Один из участников, профессор психологии, дал замечательное объяснение: «Все, что я мог сделать, опробовав все варианты, это начать раскачивать провод. Я представил себе ситуацию, когда нужно как-то перемахнуть на другой берег реки. Возник образ обезьян, раскачивающихся на деревьях. Этот образ пришел одновременно с решением. Так возникла идея».
Услышав эти объяснения, Майер прямо спросил участников, повлияло ли на их решение то, что провод перед этим раскачивался. Почти треть участников допустили, что это возможно. Но это не значит, что они действительно осознали значение подсказки. Скорее, они просто решили, что объяснение выглядит правдоподобно, и приняли его. Чтобы убедиться, что подлинный интроспективный анализ мыслительного процесса здесь не сработал, Майер провел новый эксперимент: он раскрутил и заставил вращаться груз на проводе. Подсказка оказалась бесполезной; никто не решил задачу. Работая с другой группой участников Майер сначала раскрутил груз, а спустя короткое время качнул его. Большинство участников сразу после этого предложили решение с маятником. Однако, когда их спросили об этом, все участники настаивали на том, что именно вращение груза помогло им решить задачу, а раскачивание провода не оказало никакого эффекта!
Эксперимент Майера содержит в себе глубокий урок. Процесс решения задач может быть так же недоступен для сознания, как и любой другой когнитивный процесс.
Почему мы обладаем сознающим разумом?
Главное, что нужно знать о подсознании, это то, что оно отлично справляется с решением определенных задач, которые наше сознание решает с огромным трудом, если решает вообще. Зато, хотя подсознание может сочинить симфонию и решить математическую задачу, которую веками никто не мог решить, оно не в состоянии умножить 173 на 19. Попробуйте дать себе задание решить этот пример во сне и посмотрите, придет ли к вам ответ, когда вы будете чистить зубы на следующее утро. Конечно же, нет.
Таким образом, существует группа правил — вероятно, большая группа таких простых правил, как умножение, — с которыми подсознание не может справиться. (По крайней мере ваше и мое подсознание. У гениальных безумцев это все же как-то получается.) Кажется в высшей степени парадоксальным, что действие, с которым справится на уроке любой третьеклассник, даже гениальный математик фон Нейман не может выполнить бессознательно. Несомненно, подсознание работает согласно правилам. Но мы до сих пор не умеем точно различать, какие системы правил требуют подключения сознания, с какими может оперировать подсознание, а каким необходимо то и другое.
Мы знаем только, что любая поставленная задача может быть решена с помощью либо сознания, либо подсознания. Но решения, принимаемые людьми, могут сильно различаться. Герберт Саймон, выдающийся ученый в области экономики, компьютерной техники, психологии и политики, лауреат Нобелевской премии по экономике, раскритиковал наше с Тимом Уилсоном утверждение, что сознание не отслеживает мыслительные процессы. Он ссылался на то, что люди, которые решали задачи, размышляя вслух, могли точно описать процесс решения шаг за шагом. Но его примеры показали только то, что люди способны строить теории о том, какие правила они применяют, решая конкретные задачи, и что эти теории иногда оказывались верны. Но это не то же самое, что осознание мыслительного процесса.
Решая проблему на уровне сознания, мы осознаем: 1) какие конкретные мысли и впечатления мы сейчас держим в уме; 2) определенные правила, с помощью которых мы, как нам кажется, управляем (или должны управлять) этими мыслями и впечатлениями; 3) большинство когнитивных и поведенческих последствий протекающих мыслительных процессов. Я знаю правила умножения, я знаю, что у меня в уме числа 173 и 19, я знаю, что должен умножить 3 на 9, записать 7 и удержать в уме 2, и так далее. Я могу проверить, что то, что доступно моему сознанию, согласуется с правилами, которые, как я знаю, должны здесь применяться. Но ничто из этого не доказывает, что я понимаю, как именно процесс умножения происходит у меня в голове.
Однажды, беседуя со мной, Саймон действительно привел идеальный пример того, как поставленная задача может быть решена с помощью работы либо подсознания, либо сознания.
Когда новички, впервые сев играть в шахматы, передвигают фигуры, они не могут объяснить, каким правилам следуют и следуют ли вообще каким-нибудь. Но на самом деле определенная стратегия у них имеется. Ее называют «стратегией дилетанта», правила которой хорошо известны знатокам.
Если потом человек продолжает постоянно играть, читать шахматную литературу, общаться с опытными игроками, он начинает играть по правилам, которые сознает и может точно описать. Но я продолжаю настаивать на том, что он не понимает, что происходит у него в голове; он может лишь проверить, что его поведение согласуется с этими осознаваемыми правилами и мыслями, которые у него возникают при применении этих правил.
