Но возможно ли, чтобы Фергюсон, скучнейший человек в Молтби, оказался жуликом, мошенником – короче говоря, отъявленным преступником? По всему выходило, что возможно. Однако если бы вышеупомянутые члены клуба стали невидимками, сумели проникнуть в кабинет управляющего и заглянули бы через его плечо в документы, которые тот читал, они оказались бы окончательно заинтригованы и сбиты с толку. Похоже, Фергюсона интересовало исключительно состояние его собственных финансов, и только затем, чтобы передать владение ими жене и трем дочерям. А ведь несмотря на свои шестьдесят лет, Фергюсон выглядел вполне здоровым и бодрым. Несомненно, ему предстояло прожить еще не один год.
Может статься, он заболел какой-то смертельной болезнью и боялся умереть в любую минуту?.. Нет, загадка оказалась бы явно не по зубам членам клуба. Ведь управляющий банком взялся за устройство не только своих денежных дел. Он занялся и делами некоего Сэма Коллинза, ловца крабов. Да-да, как раз сейчас Фергюсон составил распоряжение, по которому Марта Коллинз, жена вышеупомянутого Сэма Коллинза, а также все прочие, кто находился на его иждивении, должны ежеквартально получать определенную сумму денег.
Ну и ну! Молтби, что за мрачные тайны завелись у твоих жителей? Джентльмены из яхт-клуба, что творится прямо у вас под носом?
Вечером в среду Фергюсон наконец вздохнул с облегчением и, оторвавшись от бумаг, откинулся на спинку кресла. Документы лежали перед ним на столе, аккуратно разложенные и снабженные ярлычками. Работа окончена. Все приведено в порядок. Ничего больше делать не нужно. Он оглядел знакомые стены. Бюро с поднимающейся цилиндрической крышкой, справочники, однотонно-коричневые обои, висящая в углу карта. Странно, что после стольких лет он не чувствовал никакой привязанности к этим вещам. Никаких сожалений.
Фергюсон встал и потянулся. Потом поправил галстук и поглядел на себя в маленькое зеркало на каминной полке.
– Тебе шестьдесят лет, – сказал он себе, – почти шестьдесят один. А что ты затеял? Старый ты олух!
И рассмеялся.
Двадцать минут спустя Фергюсон стоял возле своей яхты на илистой отмели у выхода из бухты. Прошло всего три недели, а яхту было не узнать. Мачта отчищена и отполирована, корпус покрашен, палуба отдраена. Такелаж на месте, грот натянут. Парус, конечно, неказист, цвет его скорее коричневый, местами видны заплатки, но он еще крепок. И внизу, в трюме, все в полном порядке. Подушки в каюте, и настенные часы, и примус. Даже шкафчики в камбузе теперь не пусты. И в кладовке полно посуды. Фергюсон оглядел все закутки яхты. Нет, ничего не забыл.
– Сэм, – позвал он негромко. – Сэм, ты где?
Из-за дверцы рубки показалась знакомая борода.
– Тут я, сэр, – отозвался сиплый голос. – Смотрю, значит, все ли устроено по бристольской моде.
Жена Сэма обреченно вздохнула бы, увидев, как выглядит ее муж. Свитер в пятнах мазута, резиновые сапоги заляпаны грязью и присыпаны угольной пылью. Подозрительного вида старая клеенчатая шляпа сдвинута на затылок. А в углу рта торчит окурок.
– Где же твой воскресный костюм, Сэм? – подмигнул ему Фергюсон.
– Да боже правый! Вот уж нашли что спросить! – Сэм даже в лице переменился. – Я, сударь, загнал его по-тихому в Молтби. А что, не пропадать же добру? Парень, которому я продал, и так взял костюмчик считай что даром.
– Ну и ладно, Сэм. Больше нам с тобой тугих воротничков не носить. Пропади они пропадом, эти костюмы!
Они поднялись на палубу.
– Когда прилив?
– Да через полчаса, я думаю, сэр. А завтра к утру будет еще на два фута повыше.
– Думаешь, поплывет?
– А то! Как миленькая. Нет, с ней хлопот не будет.
– Ну и отлично, Сэм. Полагаю, в таком случае у нас все готово. Завтра буду здесь как штык. Ну что, не жалеешь, а?
Сэм только сплюнул в воду.
– А какую обещают погоду?
– Ветер попутный. Будет сильно задувать юго-восточный, вот увидите. Но она выдержит. Чтобы ее потопить, надо что-нибудь пострашнее, чем летний бриз.
– Надеюсь, ты прав, Сэм.
Фергюсон забрался в лодку Сэма. Буквы на корме яхты были уже не выцветшими, а четкими, они гордо и смело глядели в лицо миру: «Adieu Sagesse»!
Фергюсон и Сэм с улыбкой переглянулись и немного помолчали.
– Ну, до завтра, Сэм!
– До завтра, сэр!
Фергюсон поднимался по крутой лестнице, которая вела к его дому – «Каштанам». Вдали за холмами уже садилось солнце. Темно-оранжевое, грозное. Сгущались серые тучи. У выхода из бухты равномерно шумел прибой.
Дождь, ветер – какая разница? Внизу, прямо под ним, лежал Молтби, уютный и безопасный. Как он ненавидел навеки поселившийся тут дух лицемерия! Чопорные, аккуратные дома, узенькие садики, помпезные цветы, посыпанные галькой дорожки. Старые девы вечно подглядывают из-за закрытых ставень. Отставные офицеры вышагивают по эспланаде. Прихожане, клубное общество, любопытные лавочники, угодливые портовые власти… – все они растоптали живую душу Молтби и навеки запечатали ее клеймом с черепом мертвеца и убийственными словами: «Приморский город».
Ох, как он их всех ненавидел!
Только чайки здесь живые и настоящие, чайки и безмолвные, тяжелые воды бухты. Дух, который все еще таится под булыжниками рыночной площади. Дым, который курится из труб сбившихся в кучу домов. Крики грачей по вечерам. Высокие молчаливые деревья на склоне холма. Спокойная красота моря после заката. Нежные белые туманы после летних дождей. Вот и все, что останется в памяти.
Куда бы он ни поплыл, он унесет в душе любовь к этим вещам – но не к Молтби; Молтби мертв, так что ему нечего жалеть и бояться нечего. Его ждало неведомое – прекрасное, пьянящее, бесконечное. И зов в душе звучал все сильнее, все неотвратимее. Зов самой жизни. В свои шестьдесят один он стоял на пороге осуществления мечты.
Фергюсон откинул голову назад и засмеялся. Да, он стар, стар, но это не важно. Кому какое дело? Мир принадлежит ему.
Его последний вечер. Вечер, как многие другие. Он вспомнил, что на ужин приглашен Трэверс, и представил себе сцену в столовой. Новое платье Хелен. Шумное дыхание прислуживающей за столом горничной, когда она усердно раскладывает овощи. Лучший дом в Молтби.
– Ну и забирайте его! Все забирайте! – выкрикнул он вслух.
Adieu, sagesse! Едва войдя в дом, он услышал громкий смех жены, доносившийся из гостиной. Кто-то из дочерей завел граммофон. На столике в прихожей лежала шляпа достопочтенного Трэверса. Фергюсон глянул на нее искоса, и в глазах у него сверкнул огонек. Он намеревался повеселиться – в первый и последний раз повеселиться в Молтби.
– Ричард, ради бога, где ты пропадал? – набросилась на мужа недовольная миссис Фергюсон. – Через минуту ударят в гонг. Ты же прекрасно знаешь, что мистер Трэверс приглашен к нам на ужин.
