Приехал к моему коту врач (я беспокоилась, что Марсик ленточку синтетическую проглотил).
– Дворняжки? (сказал врач, улыбаясь).
– Наверно (сказала я задумчиво, не буду же я хвалиться там и все такое – по сути мы все из простых – кто-то, в XII веке, был простой, а кто в XIX).
– Нет, знаю – в принципе интеллигенция.
Тут до меня дошло наконец, и я решила его потроллить.
– Нет, казашка.
– Это что за порода? (спросил врач). Не слыхал…
– Редкая (говорю). Занесена в Красную книгу.
Врач посмотрел на Марсика, который со страху на него вылупился, и говорит (тактично, подозревая меня в глупом снобизме и вранье):
– Не люблю британцев, у них желудки слабые.
– У казахов (говорю) покрепче будут. 20 мант зараз, и хоть бы хны.
Он наконец понял, стал страшно хохотать, даже взял с меня по минимуму.
– А то! (говорю).
Белокурая бестия
Сидела я как-то у подружки, она казашка, но москвичка, замужем за русским, красивая девушка была, изящная очень, породистая такая, мужчины от нее балдели сильно. Давно это было – она как раз только-только замуж вышла, муж был сильно влюблен, совсем еще девочка была.
Сидим, чай пьем, вдруг – звонок в дверь (у них дом был – проходной двор, очень гостеприимные люди). Вваливаются какие-то смешные, плебейского вида, коротконогие, уродливые ребята (я демократ, но тут их вид для рассказа весьма важен). Говорят так: «эт самое… короче… типа… тудыть-растудыть» и все время заикаются, потому что слова-связки, мат то бишь, надо пропускать, думают они: тут вроде как собралась интеллигенция, неловко как-то.
Ну, в общем, совсем простые, крестьянские такие, но неплохие, добродушные и глуповатые.
Тем не менее эта семья, повторюсь, ко всем относилась хорошо.
Из Тарусы ребята, муж моей подруги там летом бывал, вот и познакомились.
Ну, муж который и говорит им:
– Я тут женился, вот это жена моя (с гордостью – почему бы и нет? – она красивая и интеллигентная). Она у меня – казашка.
И выходит из комнаты зачем-то там.
Эти мужички охреневают. Который посмелее (другой, белесый, вообще ни одного слова не мог договорить, такое впечатление, что почти слабоумный, он там что-то бубнил, я так и не поняла что).
А тот, что посмелее, говорит:
– Девчонки, вы правда – казашки?
Я говорю:
– Святая и истинная. Казашки. Чистые. Без примесей.
Он даже присвистнул.
– Но вы не расстраивайтесь! Ничё, бывает! Народ тупой, конечно, но… ничё, в общем!
Подруга (у нее норов) прямо вскипела.
А я ее толкаю под столом, чтоб не кипятилась, и насмешливо так говорю:
– А че нам расстраиваться? Мы, к примеру сказать, довольны. Совсем даже и не расстраиваемся.
Этот, что посмелее (другой стал совсем что-то бурлить себе под нос: был, видно, тоже шокирован), говорит:
– Ну да, ко всему люди привыкают… И к этому можно привыкнуть. Хотя неприятно, конечно, девчонки, я вас понимаю… А так, чё такого-то? Вон негры ходют же по Москве, и ничё! Я прям вот тут одного около вашего дома видел. Им-то, поди, вообще жить неохота, а они ходют, и даже смеются все время…
