Книга Через Атлантику на эскалаторе - Елена Мищенко

Потом мы уселись на скамейку в Пионерском парке. Марина достала ручку и небольшой альбомчик и начала рисовать в нем человечков. Она делала это поразительно ловко, фактически одним росчерком. Это были мужчины и женщины, дети и старики, группы людей. Причем группы она рисовала тоже одним росчерком, как многоножку, сверху добавляла десяток точек – голов, пару пиджаков, юбок, и все прояснялось. Она это называла «нашмалять человечков».

– Это моя трагедия, – пояснила она. – Как только курсовые или диплом подходят к концу, я, как последняя девка, иду по рукам. Только и слышу: «нашмаляй мне человечков на фасаде», «шмаляни мне здесь человечка и пару деток», «нашмаляй мне толпу перед входом на перспективе». И я бросаю все свои дела, хожу по дипло-мантским и шмаляю. Я и деревья стилизованные шмалять умею, но скрываю, а то совсем замучают. А это я делаю для тебя, чтобы ты не знал проблем с антуражем.

На десятой странице она остановилась.

– Все. Выдохлась. Какая дальнейшая программа?

Я позвонил Толику. Он обрадовался.

– Родители как раз уехали на дачу собирать остаток урожая. Приходи поскорее и волоки своих ленинградок.

– К сожалению, у меня осталась только одна. Вторую Роман увел из стойла.

– Не беда! Давай с одной.

Я прихватил бутылку кофейного ликера – он был тогда у нас в моде, и мы отправились к Толику. Толик с родителями обладали большой по тем временам роскошью – отдельной двухкомнатной квартирой в центре города. Встретил он нас радушно, сообразил непритязательную, но привычную закуску – хлеб, колбаса, яблоки.

И потекла обычная накатанная беседа на тему, евшую нас поедом: что есть архитектура сегодня, куда идти, куда заворачивать. Марина оказалась не только веселой, но и весьма эрудированной. Доклад, который она собиралась нам завтра преподнести, имел весьма солидное название: «Традиции и новаторство в архитектуре».

– Как же ты могла решиться делать доклад на такую всеобъемлющую тему в этот гнусный реконструктивный период? – спросил эрудированный Толик.

– Вы, мальчики, хоть и прикидываетесь очень умными, но ничего не понимаете. Я этот доклад делаю уже четыре года. Традиции все те же, а новаторов я меняю. Сейчас у меня Мельников, Голосов и Райт. В прошлом году были Жолтовский и Фомин. А сейчас они вылетели – были новаторами, а стали консерваторами.

В 10 часов Толик заявил, что ему нужно идти на свидание, а мы можем оставаться сколько захотим – он ночевать не прийдет. Когда захотим уйти, дверь нужно просто захлопнуть. Он завел меня во вторую комнату, показал, на всякий случай, где лежит постель, и отбыл.

Мы с Мариной еще долго беседовали на архитектурные и более опасные темы, что привело к некоторому сближению, потом перешли в другую комнату.

– Боюсь, что тебя уже могут не пустить в общежитие, – робко заметил я.

– А я и не собираюсь. Раздвинь диван, и я постелю.

Я даже смутился… То есть, я знал, что многие ленинградки лишены комплексов, но ее резвость меня несколько обескуражила. Мой первый опыт в этой области был связан именно с Ленинградом, с общежитием на Курляндской, с общительной ленинградкой. Тогда этому способствовала романтическая обстановка белых ночей. Но сейчас я не ожидал, что события будут развиваться с такой скоростью.

После всего я долго не мог заснуть. Любовь к занудству, привитая Кирой, брала свое.

– Ответь мне только на один вопрос. Почему в Ленинграде ты отвергла все мои ухаживания, даже не разрешила проводить себя домой?

– Потому что в Ленинграде у меня много поклонников и даже один полуофициальный жених.

Тянуло на дальнейшее выяснение отношений.

– Ну теперь, я надеюсь, все будет иначе.

– Это почему же? Все будет, как было, и даже еще лучше. Дай поспать, – у меня завтра трудный день.

Я не мог заснуть. Я сделал для себя открытие. Оказывается, нежные отношения могут быть без выяснения отношений.

На следующий день я испытывал легкие угрызения совести и пытался дозвониться до Киры. На первые два звонка она вообще не ответила, только тяжело дышала в трубку. На третий звонок она ответила сквозь зубы.

Через два дня девушки уехали. На сей раз перемирие с Кирой было трудным. Несмотря на многочисленные выяснения отношений, клятвы и обещания, дипломатические переговоры заняли больше двух недель. Я чувствовал, что уже устаю от этих неразрешимых ситуаций и бесконечного обдумывания дипломатических ходов. С большим трудом я назначил Кире очередное свидание. Мы пошли в наш любимый Чкаловский садик и уселись на скамейку. Наступила очередная грозовая тишина. Даже Чкалов на своем постаменте в шлеме и в перчатках, вооруженный планшетом, казалось, с укоризной смотрит на меня. Я решил не дожидаться упреков и нравоучений и тут же сообщил, что принял решение. Оно заключалось в том, что наши взаимоотношения приняли невероятно сложный характер, что нервы на исходе, что впереди диплом, и, в общем, неплохо бы расстаться. Увидев первую слезу, спешно добавил: «Хотя бы на время». И тут разразилась буря. Реакция оказалась совершенно неожиданной. Нежные чувства уступили полностью чувству самолюбия.

– Нет! Ты не смеешь так говорить. Я сама знаю, что нам нужно расстаться. Но это не ты мне должен сказать, а я тебе. Это я должна тебя бросить, а не ты меня.

Честно говоря, я был удивлен.

– Хорошо! Считай, что это сделала ты.

– Да, да, да! Пусть все знают, что это сделала я.

– Хорошо. Пусть знают.

И это почему-то ее сразу успокоило. И самым непонятным было то, что в этот вечер она относилась ко мне мягче, чем обычно, не отчитывала и не выясняла отношений.

Мой последний институтский роман кончился не совсем удачно, но научил меня многому. Однако все это было к лучшему. Нужно было беречь силы для диплома и для выпускного вечера.